Фридеберт Туглас - Небесные всадники

Бова подсел к прилавку. Здесь, под стеклянными колпаками, были самые диковинные блюда. Тыкая пальцем, он произносил только «это» и «это». Женщина в белом переднике в изумлении остановилась посмотреть, как он ест.

Но вся еда оказалась сухой и соленой. Женщина спросила, не хочет ли он выпить.

Бова кивнул. Ему немедленно подали кружку пива; он осушил ее, и это оказалось приятно. Тут он увидел, как вошел человек, весь одетый в кожу, и прямо у стойки стал пить водку. И он немедленно потребовал себе несколько рюмок подряд. Он поперхнулся, закашлялся, так что женщина прыснула со смеху, но он все равно выпил.

А потом он устал есть. Настроение переменилось. Он подпер голову руками и посидел так. Потом дал женщине золотой и вышел.

На улице он ощутил удивительную легкость в ногах и приподнятость на душе. Ему казалось, что все только его и разглядывают — долгополый сюртук, высоченная шляпа. И поэтому он шагал посреди улицы с улыбкой на лице, выпятив грудь колесом.

Как прекрасен был теперь город! Повсюду люди, огни, и окна горят. И чем дальше он шел, тем многолюдней становилась толпа. Мелькали лица, наряды и экипажи, о которых он раньше и не подозревал.

По углам улиц тут и там стояли гурьбой молодые люди. Прекрасные женщины — алые губы, широкополые шляпы — шли тротуарами. За ними по пятам семенили, опираясь на свои тросточки, седовласые старцы.

Бова чувствовал себя все более приподнято. Со многими он сталкивался, с кем-то заговаривал, а так как он держал в руках кошелек, кто-то попросил у него денег. Он дал сразу же.

И это было особенное чувство.

Не было для него теперь большего удовольствия, чем предлагать кому-нибудь деньги. Он останавливался перед незнакомцем, протягивал деньги и со смехом говорил: «На!»

Лица при этом у всех были разными. Одни быстро брали и мгновенно терялись в толпе. Других приходилось чуть ли не заставлять, иначе они просто пренебрегали деньгами. Третьи в нерешительности озирались, то протягивали руку, то отдергивали.

Все это доставляло Бове непостижимое наслаждение.

Только два раза от его денег отказались вообще.

Первый раз это был господин в сверкающем мундире. Во второй — молодая женщина, которая рассмеялась, уткнувшись в муфту, и торопливо скрылась. А на третий раз скверно одетый человек объяснил, что монета чужая и в их стране хождения не имеет, тут Бова сразу подобрал ему деньги получше.

Нет-нет да и заходил он в какое-нибудь питейное заведение. Теперь-то он постиг секреты бутылок. Пузатые и низенькие, высокие и стройные, рядами стояли они в буфетных шкафах, словно трубы в орга́не похмелья. А он тыкал пальцем и осушал рюмки.

Когда он вот так пил в очередном трактире и потрясал своими деньгами, к нему навязалась в друзья целая компания незнакомых людей. Одни были изысканно одеты и напудрены, другие — в рубище и со шрамами.

Может, он их угостит? — спросил человек, у которого на щеке была татуировка — сердце, пронзенное стрелой.

Разумеется, Бова ни капельки не возражал.

Он сразу подсел к ним и распорядился наливать, сколько выпьют. Они окружили его плотной стеной, подмигивая и притоптывая. Их жесты становились все загадочней, они удивлялись, сколько у него денег, и до изнеможения смеялись его шуткам.

Потом кто-то из них предложил поехать покататься. Они чуть ли не на руках вынесли Бову: один, господин с виду, и другой, оборванец, бережно обнимали его за плечи. Они уселись в несколько экипажей и понеслись.

Это было неописуемое блаженство. И чем сильнее настегивали лошадей, тем безудержнее становилась его радость. В повозке он вскочил во весь рост, замахал руками, закричал — веселился вовсю. Потом, не в силах больше стоять от смеха, он повалился на дно повозки, прямо под ноги своим попутчикам.

И как раз в этот момент повозка ударилась об угол, и Бова кубарем покатился по камням. Он не ушибся, потому что руки и ноги были у него гибкие, как у кошки. Но все произошло до того неожиданно, что какое-то время он пролежал без движения.

Он лежал, уткнувшись лицом в камни, а рядом валялся цилиндр вверх дном. Улица была пуста. Издалека еще долетали вскрики и перестук колес.

Потом он встал, схватил шляпу и пустился было вдогонку на эти крики. Он бежал вразвалку, пока ему не подвернулась порожняя извозчичья коляска. Он сел, махнул рукой и велел погонять.

Но прежнее настроение ушло безвозвратно. И хотя извозчик гнал так, что Бове приходилось обеими руками придерживать цилиндр, он оставался холоден.