Алексан Аракелян - Как написать письмо

– Вы так не думаете? – спросила она.

Я всегда говорил слово «наверно», и ответил, что, наверно, это так, потому что я не любил спорить.

Я пошел в магазин и купил продуктов, а вместо снотворного – хорошее испанское вино, а потом сварил бульон из говяжьей грудинки. Это мне понравилось, и я забыл о лодке.

Сергей позвонил и сказал, что мы можем пойти и посмотреть на лодки, но мне не хотелось туда отправляться, и я решил сделать это позже. Подумал, что лодки никуда не уйдут, а у меня – появилось что-то другое, давно забытое… Мне уже было, куда идти, и из-за этого не хотелось думать о лодке.

Позвонила жена Нина.

– Как ты? – это был первый вопрос. Это были слова, в которых слышалась вина в том, что она оставила его одного.

– Как ты?

И он всегда отвечал «ничего». Он и сейчас сказал:

– Ничего.

Что-то она услышала в этом «ничего», потому что женщина может услышать о другой. Даже если ты забудешь, и пройдет много времени. Даже если ты захочешь просто поддержать разговор за столом о том времени, она услышит и во времени. Догадается по интонации твоего голоса, потому что он будет согрет сердцем, чего невозможно исключить, – и она услышала это в его голосе.

– Мне надо еще остаться, здесь девочке трудно, но я хочу домой. С тобой все в порядке, Петрович? – спросила она еще раз у него. – Может, ты приедешь, и мы останемся здесь? Здесь тепло.

– Все в порядке, Нин. Ты не беспокойся.

– Я беспокоюсь, – ответила она, – и мне хочется домой. Девочке тяжело, я понимаю, но хочу домой, потому что мне кажется, отсюда мне кажется, что мы больше не увидим друг друга… Я теряюсь и не знаю, что делать.

«Надо ее успокоить», – подумал он. И если чего-то не любил, так это врать, да вообще-то и не умел. Все слышалось в его голосе, поэтому он не стал ее успокаивать. Он только сказал, что дождется, потому что они так долго были вместе. С ними была их девочка, которую он видит на фотографии в своем кабинете на столе.

– Я позвоню тебе вечером, – успокоившись, сказала она.

– Хорошо, – ответил он. – Я буду ждать.

Вскоре в комнату зашла пострадавшая, и они сели обедать.

– У вас хорошо получается, – сказала она.

Они выпили вина, и он закурил. Ему впервые за долгие годы стало спокойно и хорошо. Так хорошо ему не было даже в молодости, потому что тогда стояло время надежд, а, следовательно, и беспокойства. Сейчас впереди у него предполагался только покой. Ему понравился вкус вина. Он смотрел на эту женщину, и к нему вместе с вином пришло сердечное тепло. Оно грело воспоминания, или память, донесшую давно забытую мелодию.

– Ты работаешь?

– Да, – сказал она.

– Я продаю цветы. Это все, что мне осталось. Лица с фотографий и цветы. Меня, наверно, уволят с работы, но это, как ни странно, не волнует. Я уже опоздала, а с этим всем, – она показала на свое лицо, – наверно, не придется работать еще недели две.

Я кивнул головой:

– Не меньше. Я могу помочь, чтобы тебя не уволили.

– Ты арестуешь работодателя?

– Да.

– Он старый, толстый продавец цветов. Знает все про цветы, но не понимает, для чего они созданы. Я понимаю, зачем они нужны, хотя теперь мне это только кажется. Цветы созданы для праздников и для прощаний. Они – как бы поддержка того, другого, что находится у тебя в сердце. А сейчас его мало, а цветов много, но вот тогда (она посмотрела на фотографии) – всё было наоборот.

Позвонил мой напарник и спросил, поеду ли я с ним смотреть лодки. Я отказался, так как не хотел никуда ехать, я хотел остаться в этой комнате, с этой женщиной, с этим теплом.

Так начались волшебные дни. Был ли я на работе или шел к ней, во мне горело то, что когда-то полыхало в молодости, и то, что приносило радость. Опухлость ушла, и мы решили поехать в Ленинград, потому что то большое, что появилось у нас, хотело уйти от грустных воспоминаний, да и то, что возникло в нас, хотело видеть все окружающее в свете солнца. Это были дни солнца.

Нина начала звонить чаще, и в голосе ее слышалась тревога и растерянность. Я перестал отвечать на звонки, потому что не мог врать ей, и это было единственное неудобство, или облачко, которое иногда закрывало солнце.

Звонил Сергей. Он не понимал, что происходит, так как не знал одиночества. Спрашивал, почему я не отвечаю на звонки и почему мы не едем выбирать лодки.

Наши отношения с женщиной, образно говоря, уже были в долине. И мы уже жили в долине, где царила вечная весна, яблони покрывались белыми лепестками, и уже появились первые плоды, в то время, как слякоть улиц, галереи портретов, музыка и вино были только декорациями того состояния, в котором находились мы.