Алексан Аракелян - Как написать письмо

В любом случае ей надо уйти отсюда. Впереди зима, но снова будет лето. Она находила подтверждение своим мыслям, которые не то чтобы оправдывали, но успокаивали ее в одиночестве.

Врачи были циниками. Она не могла отнести их к животным или к подгруппе, потому что постоянно воевала с ними, но это пока была война не в ее пользу.

Лысого врача, который любил проводить осмотр на ощупь, звали Николай Иванович. Он был светилом в хирургии и, наверно, это было правдой, потому что ему удалось ее снова слепить. Когда он касался неких мест на ее теле, она краснела и смотрела ему в лицо. «Странное лицо», – думала она, глядя ему в очки. Они не выражали ничего кроме любопытства при оценке ее гримас. Тело ее напрягалось в это время и наполнялось болью. Он уже реже заходил к ним в палату, но, встретив в коридоре, пытался проводить те же процедуры, что и в постели. Она стояла, опираясь на ходули, и боялась двигаться, в то время как его руки ползали по ее телу. Ей хотелось упасть, но ей нельзя было падать. Систему лысого циника заметили более молодые и старались ее подловить, и делать то же самое, но в этом была шутка, потому что ей было неудобно, она пыталась скрыться, они смеялись. Она старалась угадать время, когда их мало шатается в коридоре, чтобы выскочить на лестницу, прижаться к стене и спокойно закурить сигарету. Ей уже надоело. Наконец сняли гипс с запястья, и она была свободна. Надо было только научиться ходить. В палате было шесть коек, и пациентки часто менялись.

Она уже не пыталась знакомиться с ними. Это место стало ее домом: проходил уже третий месяц. Тете Мане она должна была за сигареты. Та давала их в долг под большие проценты.

Привезли старенькую сухонькую женщину с белой, похожей на ватман, кожей и синими до прозрачности глазами. Когда ее привезли, рядом шел высокий мужчина с белыми, зачесанными назад волосами и такими же синими глазами. Ему было лет пятьдесят и было видно, что он родился львом. На него все посмотрели, как на льва. А она повторяла: «Петенька, ты, пожалуйста, не забудь привести мне это и то». Он молча слушал и мотал головой.

Когда он ушел, женщина сказала, что это ее сын, что она упала с лестницы на даче и сломала себе ногу и ребра. Но врач сказал, что все не безнадежно. Хотела услышать слова сочувствия и ее заверили, что это так.

На следующий день пришел Петя, с маленькой коротышкой женского пола, которая представилась его женой, и все в палате заметили ее взгляд, который застывал на свекрови: он, кажется, измерял размер будущего гроба.

Старушка называла ее Настенькой, она хотела, чтобы родственники остались подольше, она пыталась от них услышать слова о необходимости ее присутствия в доме, но этого не последовало. Приносили фрукты и уходили. Она пыталась звонить, но ей отвечали уже редко, и это ее сломило. Она поняла, что с ней уже расстались. Через несколько дней женщина умерла, ее унесли, а тетя Маня забрала апельсины. Этот «сын» был подвидом скотины, хотя у него были красивая стать и белая грива.

Больная поблагодарила судьбу за то, что у нее были другие. «Ты не знаешь, – думала она, – за кого и за что ты будешь отдавать свою жизнь, чтобы в конце умереть в одиночестве, но у одиночества есть свои оттенки: в ее одиночестве будет покой и не будет обиды, как у той женщины. Она могла бы еще жить, но самый родной, какой у нее был, вынес ей приговор, и она ушла с обидой.

Уже осень. На улице прохладно. Листья падают, и моросит дождь. Надо уходить, а у нее ничего нет, кроме белья в шкафчике у тети Мани и пары костылей, с которыми ей, наверно, еще долго ходить. Это ее не огорчало, потому что до ее солнца, которое должно прогреть песок, ждать еще долго, и ноги к этому времени у нее окрепнут. Надо занять еще денег на такси, но тетя Маня не даст.

Она достала свои вещи из шкафчика, укуталась в больничный халат и вышла на улицу. Она прошла мимо охраны и, стоя на тротуаре, ждала машину. Дождь стекал по лицу, но у нее возникло чувство свободы. Она надеялась, что ее подвезут и не возьмут с нее денег, потому что она хотела домой, в свою крохотную ванную.

Машина остановилась. Она назвала улицу и сказала, что нет денег. Он не отказал ей, и это уже было хорошим знаком. Она села в машину. Водитель, заметив, что на ней только мокрый фланелевый халат, включил на всю мощь печку, а она закрыла глаза, чувствуя теплый ветер, и увидела горы и солнце, и своих заблудших овец, которые ждали ее там.

Мы стоим около кафе. Решили войти. Взяли с напарником по чашке кофе и два бутерброда. Мы оба уходим из милиции, и это – последние наши дежурства. Мы говорим только о будущем, но в основном молчим.