Алексан Аракелян - Я из Ленинакана

Эту книгу я начинал и не мог завершить. В ней чего-то не хватало – или в начале, или в конце. Я знал, что должен ее написать, потому что то время может затеряться в хаосе настоящего, которое я так и не принял. Я пытался написать о городе, и о моем времени, но было непонятно, что все-таки я хочу сказать, чего было больше, а больше было о времени, о том времени, когда я был счастлив, и тогда я понял, что я не могу вернуться в свой город, потому что его нет. Его нет, потому что нет страны СССР со своим народом, и был уже другой народ. Мы ошибались, я уверен, что мы ошиблись, когда захотели стать другими. Мы потерялись, когда у нас не стало дома, куда бы мы могли вернуться.

Это книга о том, как мы впитывали в себя краски нашего города. Имена и даты могут быть изменены. Искать хронологию и т.д., восстанавливать имена и время действия я не хотел. Это книга прежде всего о чувствах, как мы чувствовали тогда, в своем городе и в своей стране СССР.

Город назывался Гюмри, он так называется и сейчас. Это был основной транспортный узел, откуда происходила переброска русских войск в западную Армению, которая освобождалась от турок в начале двадцатого века. Гюмри по-турецки означает «граница» – это символично, потому что, Россия, после революции потеряв всю западную Армению, оставила его уже приграничным городом для СССР.

Недолгое время город носил имя Александрополь, по имени жены Николая Первого Александры. Революция. В город хлынули беженцы с территории Турции. Каждый район представлял свои обычаи и свой язык. Ванские отличались скупостью, карсские, из г. Ани, руины которого видны с этой стороны границы… Жители Гюмри представляли из себя несколько десятков родов, традиции в семьях были патриархальные т.е., существовал регламент взаимоотношений между членами семьи, который был и в мое время. Новым жителям отказывали в невестах из их семей, а девушки сами меньше всего хотели попадать в их семьи. Роды назывались по какому-либо признаку, который отличал семью или род. Гюмри был городом ремесленников, поэтому каждый род носил название, в основном, от ремесла, но были и другие признаки. Это свойство, называть по основному признаку, которое отличает род или человека, возьмут на вооружение ленинаканцы.

Я запомнил род Эш (ишака) Гевора. Мне кажется, что именно этот род наиболее точно определяет беспощадность ленинаканцев к слабостям.

Ишак Гевора остановился и не хотел идти. Гевор слез с ишака и стал его уговаривать, вокруг собралась толпа, которая хотела узнать, о чем он беседует с ослом. Защитники животных могли бы поставить ему памятник. Поняв, в чем дело, один из толпы пнул ишака и он пошел, и с тех пор, когда ленинаканцы говорят, что они гюмрийские, то им задают вопрос: «А из какого ты рода?» Еще один пример, который, как мне кажется, наиболее точно показывает разницу между патриархальным укладом и новым временем: моя пробабушка приехала в Ленинакан из Ахалкалаки. Она закончила гимназию в Тбилиси, была грамотна, знала чистописание и вышла замуж в 18 лет. Мой прадед часто говорил, что она засиделась в девках, и он спас ее, женившись на ней.

Она переехала в Ленинакан. Город с его жителями, грубостью, весельем и комсомолом показался ей адом. Когда началась война, к ней пришли и сказали: хаджи Ашхен, Гитлер начал войну. Она спросила: «Он, наверно, из Ленинакана?» Наивность и чистота ахалкалакцев сохранилась до сих пор. Ее сына вызвали на сборы. Команды давались на армянском языке. Он только женился. Он только женился, и она была редкой красавицей. С уютной теплой постели его увели в казарму. Грязный, заспанный, наверно, голодный, он больше всего хотел домой, к маме и молодой жене. По-армянски команда «вольно» переводится как «свободен» (азат). Вечером после занятий, услышав команду «свободен», он поставил ружье и пошел домой, чтобы утром вернуться. Мать накормила его, уложила, а сама стала стирать гимнастерку, чтобы к утру она была бы сухой. Но не успела, ночью к ним пришли и забрали его как дезертира. Он надел мокрую гимнастерку. С тоской посмотрел на жену на все то, что он так любил и чего у него уже не будет. Его увели, и больше о нем никто не слышал, а красавица-жена через два года ушла с русским офицером.

Бабушка в Ахалкалаки имела баню. В баню собирались и шли семьями на весь день. Мужчины разговаривали о делах, а женщины сплетничали и говорили о женщинах, здесь совершались сделки, сюда приводились невесты, чтобы родные жениха могли оценить натуральность объекта, которая должна была войти к ним в дом. Баню реквизировали. Прадед остался работать там истопником, но он болел и скоро умер. У нее не стало брата и мужа. Дочь была в Ленинакане, а сын в Тбилиси, и она переехала к дочери. Она не могла забыть то время, когда все были вместе и все были счастливы, поэтому она часто вспоминала царя. Она молилась за царя.