Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

– Еще? – И мама взяла в руки яблоко без червоточины… Да, это было даже поинтереснее «хирургии»! Надрез на макушке яблока – и оно закрутилось под ножом с такой быстротой, будто в маминой левой ладони спрятан маленький моторчик. Ленточка кожуры, пружинясь, спиралью спускается вниз. Цельная, почти прозрачная, она становится все длиннее, длиннее. Вот она уже коснулась стола – мама работает стоя. Последний виток – и, прихватив кожуру ножом, мама протягивает ее мне. Кожура срезана так, что сейчас можно снова одеть ею яблоко и ничего не будет заметно! Попробуйте-ка так сделать! Я пробовал много раз – то на яблоках, то на картошке – и все зря. Чертов нож не слушался меня, он соскальзывал, разрывая кожуру, врезался в мякоть. Вообще вел себя, как хотел. Кожура превращалась не в ленточку, а в какие-то толстые, неуклюжие обрезки. Непонятно было, в чем больше мякоти – в ней или в том бесформенном, исхудавшем, оголенном предмете, который прежде был картофелиной или красивым яблоком.

Мама улыбается – ей, наверное, приятно мое восхищение У мамы были талантливые руки. И это было, как я понимаю сейчас, неразрывно связано с определенными душевными качествами. Она не просто умела – у нее была внутренняя потребность делать все хорошо, красиво, не давая себе поблажек. Потребность не распускаться ни в чем, даже в мелочах. Обо всем помнить, идеально организовывать свой небольшой мирок. Мне кажется, этим отчасти можно объяснить и другую мамину черту: ее бережливость, выходящую за пределы обычной хозяйственности. Нет, – я ни в коем случае не назвал бы это скупостью! Повторяю: тут было что-то совсем другое…

Карманы маминого халата постоянно были набиты всякой всячиной. Разными вещами, которые кто-то из нас по небрежности и неряшливости не поставил на место или просто счел ненужными. Это могли быть оторвавшиеся пуговицы, заколки, карандаши, катушки ниток, брошенные игрушки. В одну сторону маминого воротника постоянно были вколоты подобранные где-то на полу булавки, в другую – иголки да еще на всякий случай со вдетыми в них нитками, белой и черной… Порой мама становилась для нас подобием ходячего продавца, не требующего платы за покупки. Стоишь, скажем, у телефона, ищешь взглядом ручку – записать номер. «Мам…» – начинаешь было. А она уже подходит, на ходу шаря по карманам. Гляди-ка, это ручка, которую я потерял!

– Обедать, обедать! – Услышав, как звенят тарелки, Эммка первая помчалась на кухню. Пока мы ели яблоки, болтали, помогали маме прибирать на кухне и в спальне, во что-то там между делом играя, – пока мы всем этим занимались, бахш сварился. Гремя стульями, мы уселись. Сейчас наша помощь не была нужна. Мама вытащила кафкиром мешок из котла, положила в глубокую миску и осторожно, взявшись за нижние углы, вытряхнула бахш. Зеленоватая его гора была похожа на вулкан: от нее исходил жар, она вся покрылась паром. А запахи! Запахи!

Но разве можно их описать?

Вообще свежий бахш да еще с помидорами и огурцами, пусть даже солеными, вещь неописуемая. Поэтому ограничимся лирическим вздохом: это был Очень Вкусный День, не забытый мною до сих пор.

Не только, конечно из за «булк-булк» и бахша. Это был день, не омраченный ничем. Ни горестями, ни напряжением семейных склок, ни боязнью услышать злобный голос. В этот зимний день мы с Эммкой были вместе с мамой. Как два медвежонка с медведицей в уютной берлоге. От нее, от мамы, исходило тепло и другое, еще никем не названное, не уловленное никакими приборами душевное излучение, без которого так несчастны дети и так одинок любой человек.

Напротив парикмахерской – той самой, где нас когда-то превращали в «чубчиков» – была поляна. Отличнейшая поляна, играй во что хочешь. Но были у нее и особые достоинства. В пору весенних дождей поляна покрывалась лужами, десятками луж, больших и маленьких. И в каждой из них в определенный момент внезапно появлялись головастики. Да, да, хотите – верьте, хотите – нет, но именно на этой поляне, вдали от арыков, где во множестве проживали лягушки, был лягушачий роддом, питомник крошечных лягушат, точнее – головастиков, в лягушат им только предстояло превратиться. Правда, удавалось им это далеко не всегда…