Валерий Юабов - Всё Начинается с Детства

Я выбрал трубочку поинтереснее и стал всовывать ее в горлышко бутылки. Кряк-к! – Ах я, медведь! Обломок стекла впился в палец. Так сильно, что пришлось бежать за йодом и бинтом…

Вернувшись, я начал прятать обломки поглубже и уже собирался поставить чемоданчик на место – знать, мол, ничего не знаю. Но на дне мелькнул край яркой книжной обложки – и любитель чтения оказался сильнее трусишки. Как ни странно, в отцовском чемоданчике лежала не книжка о баскетболе, а романы Джека Линдсея «Беглецы» и «Восстание на золотых приисках». Ну, от такого чтения я не мог отказаться! Чемодан отправился на верхнюю полку без книги…

– Как, ты еще здесь? Раздетый, без свитера? Ну-ка, сейчас же…

Это была мама. Она заглянула на веранду с кухни, повязывая фартук. Закрывая стеллаж, ставя стул на место, я уже слышал такие привычные, такие приятные, «мамины» звуки: как льется из крана вода, как чиркает спичка, как постукивает посуда.

– Что хочешь на завтрак?

– Яйца «булк-булк», – не колеблясь ответил я.

Яичница, приготовленная по маминому методу считалась чуть ли не лучшим семейным лакомством.

– Хорошо… Тогда быстро буди Эмму!

Ну, вот… Сейчас начнется самое интересное, то, на что я мог бы смотреть хоть сто раз, – а тут «буди Эмму»!

Я пулей влетел в спальню, потряс спящую сестренку: «на завтрак – «булк-булк»! Торопись, а то я сам все съем»! – и так же стремительно умчался. Я знал, что для Эммки этого достаточно: «булк-булк» она любила не меньше, чем я, а моего коварства опасалась всегда… Выбегая я услышал, как Эммка пискнула и спрыгнула с кровати.

А мама тем временем уже достала и всполоснула почерневший чугунный котелок с широким плоским дном и торчащими, как растопыренные уши, ручками – старый, надежный, служивший нам много лет. Протерев котелок насухо, мама поставила его на плиту и щедро налила на дно хлопкового масла. Чирнула спичка, голубоватые язычки пламени начали жадно лизать котелок. И пока он раскалялся, пока в нем нагревалось масло, мама быстро и ловко – она все так делала – нарезала на тахтаче репчатый лук и тоненькие его кружочки разложила по трем тарелочкам… А тут уже и масло стало достаточно горячим – маме откуда-то было точно известно, в какую секунду это произошло. Именно в эту секунду мама тюкнула яйцом по краю плиты и, раскрыв две половинки скорлупы, медленно-медленно вылила яйцо в масло… Только одно: каждую порцию «булк-булк» полагалось готовить отдельно…

Вот теперь уж следовало глядеть в котелок не отрываясь! «Пш-ш» – зашипело в котелке. Яйцо окунулось в масло. Оно опустилось на дно и начало подтанцовывать в этом прозрачном масляном озере… Да нет, наверное, в океане, потому что яйцо превратилось теперь в медузу с желтым глазом. Ее бесцветное шлейфообразное тело на глазах белело, на нем вздувались пузыри. А желтый глаз все выныривал, выныривал…

Мама схватила кафкир – так у нас называется половник – и, придерживая котелок за ушко, начала накатывать им на яйцо горячее масло – волну за волной. «Булк… Булк… Булк». Раз, второй, третий… Да, тут-то и возникал этот звук, который стал для нас названием любимого блюда! К тому же, он сопровождался глуховатым, но четким «Дзинг… Дзинг… Дзинг» – пением котелка, в стенки которого ударял кафкир. Очень мне жаль тех, кто никогда не слышал этого замечательного концерта! А что стало с медузиным желтым глазом! Он начал покрываться беловатой пленкой. Как бельмом. Эта пленка, сначала тонкая, после каждой новой волны масла становилась все толще и толще. Все более выпуклым, округлым и блестяще-белым становился бывший желтый глаз… Все! Булк-булк готов! Смочив водой ломтик мацы, мама кладет его на тарелку под лук, а поверх торжественно водружается и сам булк-булк. Гладкий, снежно-белый, ни одного коричневого пятнышка, то есть, нисколько не пережарен…

Первой его получает младшая – Эмма. Как вы, наверное, догадались, она уже давно явилась, сидит за столом и теперь алчно хватает тарелку, окинув меня взглядом победителя: зря, мол, ты надеялся съесть мою порцию!

«Ах, так? – думаю я. – Задаешься? Сейчас получишь свое…»

– А ты умывалась? – спрашиваю я самым невинным голосом.

Чего мама ни за что не допустит, так это еды с немытыми руками. Она строго смотрит на Эммку.

– Я… Я сполоснула, – захныкала было Эммка, зачем-то вытирая руки о свое платье.

Мама сводит густые брови, изображая еще большую строгость и сестренка, выпятив от обиды нижнюю губу, вихрем мчится в ванную. А мама, чуть усмехнувшись, принимается за следующий булк-булк. Вот он лежит уже и на моей тарелке. Вот и третий появился на маминой.