Андрей Дробот - Двенадцать месяцев восхождения

– Почему так происходит?

– Потому что ты уже не начало, а завершение, – ответил лекарь.

– А как продлить начало? – спросило теперь уже завершение.

– Всякое начало идет к завершению, когда началось завершение, то можно продлить завершение, а не начало, – ответил лекарь. – Но и затягивать завершение нельзя, иначе дело потеряет привлекательность.

Мораль понятна: когда началось завершение, то нечего думать о начинаниях с нуля, лучше вначале завершить начатое.

О любви

О спортивной любви

Полюбил волк зайца так, что жизни своей без него не мыслил, поэтому, только завидев зайца, тут же устремлялся за ним, движимый этой любовью. Заяц же убегал, потому что боялся волка. Но любовь не всегда взаимна. Часто бывает, что любит кто-то один, как в паре: волк-заяц. Тут же беда состояла еще и в том, что любовь волка к зайцу не несла последнему ничего хорошего в его земной жизни, поскольку при тесной встрече жизнь зайца прекращалась, она, можно сказать, сгорала в любви волка.

Мораль тут такова, что если некто ищет любви и преследует, то, возможно, следует отказаться от такой любви, поскольку в объятиях такого хищника можно лишиться своей жизни, если не в прямом смысле, то в переносном.

***

Кто-то скажет, что я написал не о любви волка к зайцу, а о голоде волка и его стремлении утолить этот голод, о его охотничьем инстинкте и азартном стремлении догнать ускользающую добычу. Но разве любовь не имеет подобных качеств? Разве любящий не стремится удовлетворить свой голод и инстинкты? Мне опять ответят, что не такой же ценой – ценой жизни любимого?

Пожалуй, это редкий вариант и уголовнонаказуемый, поэтому предлагаю любовь без убийства. Хотя скажу последнее слово в защиту вышенаписанной притчи: каждый любимый теряет какие-то элементы жизни, где-то ущемляется или сам ущемляет себя, что можно сравнить с гибелью.

***

О созидающей любви

Бывает и другая любовь, например, любовь столяра к полену или бревну. Такую любовь можно наблюдать в любой столярной мастерской. Лежит необработанное дерево, никому не нужное, и мечтает о хорошей жизни. Оно некрасиво, но имеет задатки. Оно никуда не бежит, как заяц, оно терпеливо и безответно. Его можно даже бросить в костер, и оно примет свою участь безропотно, но хорошо, что оно лежит среди заготовок.

Приходит столяр, он испытывает любовь к безликому дереву, предвкушая результат своих трудов. Он точно знает, чего хочет. В некотором смысле он хочет того же, что и волк: то есть использовать предмет своей любви по тому назначению, какое наметил, к которому призывает инстинкт его долга. Полено же терпеливо, как терпелив усердный ученик к своему учителю. В итоге из полена получается хорошее изделие, например – Буратино, которое радуется своей жизни.

Мораль тут следующая: если вас полюбил человек, более знающий и толковый, который вам передает свое знание, то это большое счастье, которому нужно отдаться и возблагодарить этого человека.

***

Но как полену узнать, что любит его человек, более знающий и толковый, а не какой-нибудь бестолковый, способный любовью свести в могилу, как иной поступает с поленьями, разводя костер для личных нужд. Никто же не хочет сгореть в любви для услаждения любящего, как тот заяц. Это вопрос.

Другой вопрос заключается в том, что столяру нужно избежать влюбленности в свое произведение, иначе можно попасть в положение, когда бывшее полено начнет диктовать свои условия, излагать прихоти, которые столяр из любви к полену вынужден будет исполнять, а прихоти бестолковости – это тяжкий крест. Об этом и следующая притча.

***

О любовном освобождении от обязанностей

Один человек влюбился в табуретку, которую сам и изготовил. До того табуретка вышла красивой, что он не смог не влюбиться. И поначалу все шло хорошо, точнее – как обычно. Хотя человек и любил табуретку, он, как полагается, сидел на ней, а табуретка безропотно исполняла свои обязанности.

Однако случилось так, что, когда человек садился на табуретку, та взяла да и сдвинулась в сторону по какой-то нужде. Человек упал на пол. Конфуз. Табуретка от страха онемела, а человек вместо того, чтобы поставить табуретку на место, внезапно принялся рассуждать о равноправии:

– Конечно, табуретка, ты в чем-то права. В нашей любви не должно быть неравенства и угнетения, иначе какая это любовь?!

С этого момента человек на табуретке более не сидел, она стояла не под столом, как раньше, а равноправно – возле стола и без отягощающего ее груза, а человек, вкушая, любовался ею. Дальше больше.