Борис Ветров - Приключения «чебурашки»

Поэтому он, чтобы не обидеть гостей, взял одну «чебурашку», а насчет прочих сказал:

— Там пригодятся!

Утром двинулись на Ямакан. «Нива» пробиралась по середину дверей в мокрой траве, еле нащупывая старую колею. На дальнем хребте запылало, там уже взошло солнце. После четырехчасового пути между сопок вымотались. Поставили табор и пошли смотреть окрестности. Соседей пока не было. Но все знали, что не сегодня завтра поодаль и рядом встанут шатровые палатки и по стволам кедровых сосен застучат деревянные колоты. В ответ на этот стук будут раздаваться слабые шлепки падающих шишек. Но пока мужики вернулись к табору, напарник хозяина «Нивы» уже смастерил нехитрый супец, и после пары фраз было решено открыть бутылочку — за урожай. На грубом столе разложили городские припасы, и зародился и потек разговор людей, которые думали, что знают о жизни все.

Тему задал лесник.

— А что, в городе-то по талонам сейчас все? Я давно не был.

— Да все! Так мало что по талонам, их еще и отоварить никак не получается. В магазинах только уксус и лаврушка. Пустые полки. Довели коммунисты страну, — моментально возбудился приятель водителя.

— Ага. Коммунисты тебе виноваты! Да пока эти демократы не появились сраные, которых жиды купили, все в порядке было. А дальше еще хуже будет, это я тебе говорю. У нас на работе парень один есть, так он сам просчитал, что через два года бутылка водки две тысячи стоить будет. А билет на троллейбус — сто рублей.

— Ну, что-то ты того, заливаешь.

— А ты зайди в магазин коммерческий, рядом же живешь. Я зашел, так чуть не усрался: какие-то кроссовки — аж четыреста рублей! Это куда годится? Куртка бабья висит кожаная, вот как в Гражданскую носили комиссарши, ты щас дашься! Три тысячи!

— Три тысячи… — в раздумье захрустел соленым огурцом лесник. — Это ж… «Запорожец»!

— Ага, купишь ты сейчас «Запорожец» за три тысячи. Вот сват хотел все «Жигули»-шестерку купить, приценился — шестьдесят тысяч на рынке. А в госторговле их давно нету.

— А я читал, — вступил в разговор тот, что готовил суп, — что на складах все есть, только ждут команды. Если на следующий год народ Ельцина свергнет, то сразу все появится.

— Да давно пора этого алкаша, — кипел все больше и больше автовладелец, — это ж не президент. Это позор какой-то.

— Да ладно вам, мужики! — Лесник хоть и не пил, но разлил спорщикам по кружкам. — Мы-то хоть пожили, а вот детей жалко.

— Да… это да…. — загомонили все разом и, словно по команде, выпили. Замолчали. Поздний кузнечик трещал у старинного черного столба для коновязи, трещали и ветки в костре, дым уходил параллельно земле, красил распадок в светло-синий цвет. Бутылка была выпита, а за ней еще одна, и о политике уже никто не говорил, травили байки, рассказывали про детей и жен.

— А у нас тут тоже было, в районе-то. Две бабы жили рядом. Ну, так, не то что подруги, а — поврозь скучно, вместе тошно. У одной муж десятку тянул в Краслаге за убийство, а у второй на деляне лесиной придавило, помер он через год после того. А тут прислали нового завклубом в село, мужик молодой еще, да одинокий. Ну и давай они перед ним фордыбачиться. То одна на чай позовет, то вторая бельишко в стирку возьмет. У Клавки-то еще аппарат был самогонный. С него и жила. А тут Горбачев закон выпустил о борьбе с пьянством…

— Вот тоже, лысый черт что натворил!

— Да уж, Миша Меченый дал!

Загомонивших мужиков унял повар:

— Ладно вам. Дайте послушать.

Лесник аккуратно затушил папиросу о подошву сапога, втоптал ее в хвою и продолжил:

— Ну, ясно, что парень-то к той пошел, что самогонку гнала. А вторая вызлилась да и решила ее ментам сдать. А дочка-то Клавкина услышала, прибегает и орет: «Мама, тетя Надя в район поехала про тебя в милицию говорить». Клава, не будь дурой, аппарат демонтировала, по частям закопала в огороде. Самогон у нее в шкафу стоял, в здоровой такой аптекарской бутыли. Вылила она его. Бутыль прополоскала, воды с колодца налила и обратно поставила. Менты приезжают, а Надька под окном приплясывает, ждет, когда соседке вломят. Менты для вида пошарились по избе и — в шкаф. А это, говорят, что? А Клаве по хрену все — пробуйте, говорит. Ну, те попробовали стакан, другой. Вода! Зачем это у вас, спрашивают. А Клава и говорит им — так мы ж родом-то с Запада, переселенцы. И есть у нас в роду такая традиция. Как умрет кто, покойника обмыть да воду три года дома держать эту…

Рассказчика перебил хохот, полетевший по притихшему перед вечером лесу. Повар даже закашлялся так, что пришлось леснику колотить его плотной ладонью по неширокой спине.