Утром Рита кормила голубей у мусорных баков. Птицы знали ее и садились к ней на плечи и руки, хватали хлебные крошки, лезли клювами в рот, клокотали и дрались друг с другом. Рита смеялась и шепелявила:
— Кусайте, кусайте, холосые мои!
Вокруг баков бегал и смеялся слюнявый сын. Голуби его не боялись.
А когда серая бескровная старуха с третьего этажа потравила птиц ядовитым пшеном (за то, что голуби гадили с крыши на сушащееся белье), то Рита ползала на коленях по пыли, поднимала мертвых голубей одного за другим и сухо, без слез, выла среди прозрачного сентябрьского утра:
— У… убый…. убили! Пти-и-и-чек! Су-у-у-уки е-е-е…ы-ые!
Сын в это время подкидывал трупики и кричал:
— Ети!!! Ну ети!!! Мама, це он не етит?
Бутылка простояла у Риты до лета. Уже осыпались черемухи и яблони, доцветала сирень. Бабушки у магазинов продавали редис и лук. Город спасался от жары у воды на городских пляжах. Там и забыла бутылку Рита. Она, выгуливая сынка, набрала в нее воды с сиропом от прошлогоднего варенья да и забыла опорожненную «чебурашку» на сером песке пляжа, у зарослей ивы. Рядом валялась пачка из-под сигарет «Стюардесса», обрывок газеты «Красная звезда» с жирными пятнами от копченой рыбы. Одно пятно легло на лоб министра обороны СССР, другое покрывало набранную мелким шрифтом заметку об очередном испытании ядерного оружия на Семипалатинском полигоне.
«Чебурашку» выхватили два быстроглазых коричневых пацана. Они собирали деньги на покупку ласт, маски и дыхательной трубки. Весь комплект стоил в магазине «Старт» около пяти рублей, дома выпросить такую сумму было просто нереально, и два приятеля шлялись по горячему городу, собирая стеклотару. Им нужно было набрать еще одиннадцать бутылок.
Сдали они находку в небольшой магазинчик — каменное одноэтажное строение на западной окраине города, где и проживали сами собиратели. В магазинчике было пусто и прохладно. Пахло хлебом и мокрыми деревянными полами — только что закончилась уборка. Заведующая хвасталась перед продавщицами медным браслетом, который, как было принято считать тогда, помогал при повышенном давлении.
— Сыночка прислал, да! Еще платок красивый и отцу — часы японские, электронные, с музыкой. Аж семь мелодий играют!
— Это ж куда столько?
— А будильник там есть, да и просто каждый час играть могут. Красивые такие!
— Сколько ему там еще осталось? — спросила мягкая белая кассирша.
— Чуть меньше года получается. Весной следующей придет. Тьфу-тьфу-тьфу!
И все, кто сидел в небольшой подсобке за фанерным столиком и пил чай, тоже поплевали через левое плечо и побарабанили по столу.
***
Грузовик с комбината пришел за бутылками в понедельник. Мокрые от ливня грузчики затянули ящик в кузов, и машина, гоня перед собой грязные волны, выехала с магазинного двора.
В моечном цехе опять поменялись лица. Напарницей к постоянной мойщице стала тихая, невзрачная бабенка лет тридцати. Старая и ее не любила — ни словом не перекинуться, ни посмеяться. Прочие работники комбината тоже не общались с ней. Она молча приходила к восьми утра на смену, молча хватала мокрые бутылки с тарахтящей ленты транспортера. Молча обедала в столовой и так же молча убывала домой, в однокомнатную квартирку, где молча ужинала стаканом кефира и булкой, а потом с чашкой чая сидела, глядя на экран старенькой «Беларуси».
В привокзальном киоске было солнечно, шумно, тесно. Залитую в очередной раз «Жигулевским» пивом «чебурашку» купил глава непоседливой семьи. Они ждали электричку.
Тощий писклявый сын лет семи тормошил мать. Он хотел пить. Его сестра-подросток читала «Модели сезона». Мать неприступной скалой в белой капроновой, сделанной под солому шляпе возвышалась над багажом, которого для двухдневной поездки было явно много. Она увидела купленное мужем пиво и начала набирать обороты:
— О! Уже успел! Не можешь, Чтобы шары-то не залить?
— Ты что, совсем, что ли? Это же пиво! Всего-то две бутылки взял. Чтоб после бани…
— Да тебе хоть пиво, хоть что, только начать, а потом ищи тебя по всему поселку. Вон ребенок пить хочет, нет, чтобы напитка какого купить!
— Я тебе где возьму напиток? Нет его там. Ничего нет, кроме пива! Автоматы вон стоят, пусть сходит, попьет.
— Там толпа видел какая! А тут поезд скоро!
— Ма-а-а-ам, пи-и-и-и-и-ить! Ма-а-а-а-а-а-а-ам, пи-и-и-и-ить хочу! — канючил тем временем сын, тайно радуясь, что ему удалось натравить мать на отца, которого он боялся и не любил.
Читать дальше