Александр Крупцов - Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

Прошло два года с того времени, как мы выезжали на охоту на Красный Кордон. И вновь я был приглашён своими старыми друзьями на охоту. Я отказывался, но меня убедили, что водки будет мало, ну две-три бутылки, и вся наша энергия окажется направлена только на отстрел добычи. К дому Михалыча мы подъехали на старом уазике уже довольно поздно. Смеркалось очень быстро, и когда мы остановились во дворе дома Михалыча, наступила ночь. За верхушки высоких сосен зацепился тонкий рожок растущего месяца. Стояла такая потрясающая тишина, что можно было услышать тиканье наручных часов. Только в лесу заухала какая-то птица, а потом и она затихла. Вдалеке на Красном Кордоне забрехала собака. Легкий порыв ветерка слегка погладил верхушки деревьев и умчался далеко-далеко в степь, и воздух соснового леса стал опять тягучим и вкусным. Хотелось долго вдыхать этот аромат леса, смотреть на яркие звёзды бесконечного бархатного чёрного неба, растворяясь в этом чудесном бытие.

Михалыч нас не встречал. Когда мы стали подниматься на высокое крыльцо дома, со скрипом открылась дверь, и на пороге появилась женщина лет шестидесяти, полная и чем-то похожая на атаманшу. Я понял, что это жена Михалыча Елизавета. Она была в тёплой поддёвке, на голове повязан ситцевый чёрный платок, на ногах старые дырявые калоши. Её лицо явно не выражало радости. Она тихим голосом пригласила нас в дом.

Когда мы вошли, то в горнице при тусклом свете керосиновой лампы, висевшей над столом, увидели нашего Михалыча. Тот сидел в углу комнаты нахохлившись, тихий. На его лице было полное безразличие. Оно не выражало никаких эмоций. С ним явно что-то случилось. На наши вопросы он не отвечал, а только мотал головой. Елизавета, обращаясь к нам, тихо, с горечью в голосе сказала:

– Варнак такой, допился, черти к нему приходили. Вот с тех пор и не пьёт. В доме радость какая-то появилась, хотя от него самого толку уж никакого.

И Елизавета нам поведала историю прихода «нечистой» к Михалычу.

В это лето гостей как никогда было много, почти каждую неделю приезжали из города любители охоты и рыбалки. И Михалыч пил горькую беспробудно неделями. В тот злополучный вечер он вернулся с рыбалки ну никакой. Свалившись на деревянный топчан, мгновенно уснул. Ночью его стали мучить кошмары, он долго ворочался и упал на пол. Таким образом он закатился под топчан, а проснувшись, обнаружил над собой доски. Доски были и за головой, и сбоку. Первая мысль, которая пришла к Михалычу, – его похоронили живым, и он находится в гробу. Делать нечего, и, собравшись с силами, он начал вопить и требовать, чтобы его откопали. Елизавета, услышав вопли Михалыча, кинулась к топчану, под которым и обнаружила обезумевшего муженька. Как могла, она по-бабьи успокоила «заживо похороненного», напоила его травяным настоем и уложила спать.

Рано утром Михалыч проснулся уже с посвежевшей головой. Он тихонько, чтобы не разбудить Елизавету, вышел из дома на крыльцо. Уже светало, густой туман клочьями висел в воздухе, звуки были приглушёнными. Вдруг Михалыч увидел, как в полосе тумана мимо его крыльца в сторону лугов, раскинувшихся неподалеку, медленно проходит огромного роста чудище. Ноги у него были лошадиные, туловище скрывала полоса тумана, а на голове – огромный капюшон. Было сверх сил видеть такое ужасное зрелище возле себя, и Михалыч с диким криком «Чёрт, чёрт! А-а-а!» кинулся в дом, крестясь на бегу. Его трясло от страха. Забившись за печку, он долго не выходил.

С большим трудом Елизавета смогла узнать причину такого странного поведения мужа только часа через два. Как выяснилось, в этот час «икс» пастух с Красного Кордона долговязый Сергазы на своей лошади мимо дома Михалыча гнал стадо коров и попал в клочья тумана. Вот Михалыч и увидел нижнюю часть лошади и верх самого пастуха, на котором был плащ с капюшоном. Остальное оказалось скрыто туманом.

Вот с тех пор Михалыч не пьёт горькую, стал тихий, естественно, забыл про охоту и рыбалку. Никто его не смог переубедить, что он видел в тумане пастуха на лошади. Вот так наша охота и не состоялась. Да я думаю, что, может быть, это и хорошо – мало ли что нам может почудиться в тумане Красного Кордона.

Виновник странной болезни Михалыча пастух с Красного Кордона по имени Сергазы был худым, долговязым и постоянно навеселе. С его беззубого рта не сходила пьяная улыбка. Невозможно было определить его возраст. Сельчане говорили: