Александр Крупцов - Мой друг МПС и все, все, все… (Из записок старого опера)

– Всё, с Беркутом я договорился. Едем в урочище попозже. Егерь дал добро на отстрел кабанов и всего, что попадётся.

Мне это показалось странным, так как я в разговоре МПСа и Михалыча с Беркутом не слышал тему про охоту, но я промолчал. Тут же от Михалыча и узнал, что Красный Кордон и прилегающее урочище являются заповедником, а зверья здесь развелось столько, что только стоит шагнуть, как обязательно наткнёшься либо на кабана, либо на косулю или ещё какую-нибудь хреновину. С такими словами Михалыч погрузил своё тело в уазик, а МПС остался у своего дяди-егеря. Мы же двинулись просёлочной дорогой к урочищу. Быстро наступила ночь. Несмотря на безоблачное небо и огромное количество ярких звёзд, окружающие деревья и кустарники выглядели тёмным сплошным пятном. Дорога шла под уклон, и Сергей Сазанов, который управлял нашим уазиком, выключил двигатель. Сквозь наше сопение было слышно потрескивание сухих веток под колёсами машины и шуршание песка на просёлке. И вдруг сквозь эти звуки послышались хрюканье и треск веток, которые раздавались где-то поблизости. С придыханием Михалыч прошептал:

– Кабаны…

Это было ясно и без сообщения Михалыча. Понятно, что рядом с просёлком двигались кабаны. Тут же мои товарищи в открытые двери в мгновение ока на шум бегущих кабанов открыли такую канонаду из своих классных орудий, что в машине невозможно было находиться. Судя по сильному визгу и шуму, доносившимся из кустов, было ясно, что какая-то цель всё-таки поражена. Так же, как и резко началась, хаотичная стрельба прекратилась. И тут взволнованный Михалыч заорал:

– Мужики, валим отсюда! Это же браконьерство! Мать вашу!

Тут Сазанова прорвало:

– Михалыч, ты же, паразит, с Беркутом договаривался по разрешению на охоту…

Михалыч что-то стал бурчать, и понял, что, конечно, он с Беркутом про охоту и не заикался. Но горе-охотники кого-то же подстрелили. Все кинулись из автомашины в кусты, где несколько минут назад хрюкали и визжали кабаны. В темноте мы смутно разглядели тушу лежащего кабана. С трудом затолкали тушу бедного животного в автомашину и на максимальной скорости двинулись из урочища. В дороге каждый хвалился своей меткостью и умением завалить зверя. Подъехав к дому Михалыча, мы вытащили тушу животного из автомашины и тут при свете фонаря, висевшего на столбе у дома Михалыча, с ужасом увидели, что убит не кабан, а самая обычная домашняя свинья. Горе-охотники в один голос стали упрекать Михалыча:

– Кабаны, кабаны. Михалыч, они, может быть, здесь у вас мутируют?

– Ну что вы тут наезжаете на меня, – забурчал Михалыч, – раз уж убили, давайте разделывать свинью.

Естественно, одновременно с разделыванием туши поднимались и стаканы с горячительным.

Уже к утру изрядно уставшие охотники устроились спать на сеновале Михалыча. Где-то в лесу ухала какая-то птица, по поверхности сосен пробегал шумный ветер, от дурманящего запаха свежего сена кружилась голова, постепенно слипались глаза.

Разбудили нас треск мотоцикла и громкие голоса. Выглянув с сеновала, я увидел стоявших посреди двора Михалыча, Беркута и его двух егерей, которые приехали на мотоцикле. Беркут разговаривал с Михалычем. Он, громко ругаясь, поведал, что какая-то сволочь ночью убила свиноматку, которую жена Беркута выпускала подкормиться. Тут же он стал спрашивать Михалыча о том, охотились ли его гости в урочище, на что Михалыч ответил:

– Да они водку глушат, какая там охота. Они ещё не просохли.

Так Беркут ни с чем и уехал.

Через полгода после этой истории мне случайно попалась местная газета, в которой описывалась красота природы, животные ресурсы области и в конце отмечалось, что браконьеры до того разгулялись, что порой не гнушаются отстрелом домашних животных, речь шла о павшей на поле охоты «невезучей» свинье Беркута. А спустя несколько лет мне удалось посмотреть фильм «Особенности русской охоты», и я с удивлением понял: как всё это было похоже на нашу охоту.

Волею судьбы через много лет я переехал жить в древний город Владимир. С тоской вспоминал своё детство на степных просторах Казахстана, друзей и коллег. Эти воспоминания согревали мою душу. Где-то на уровне подсознания сохранились запахи горькой полыни, цветущего ковыля, степных трав, горьковатый запах конского пота, вкус кумыза, бесбармака и других деликатесов. На охоту я больше не выезжал, да и на рыбалке мне как-то не удавалось побывать – всё не было времени. Но вот в конце декабря, когда стояли сильные морозы, мне на работу позвонил приятель Виктор Иванович – заядлый рыбак и охотник. Он пригласил в субботу на подлёдную рыбалку на реке Нерль. Но я ему ответил отказом, сославшись на большую занятость на службе. Виктор Иванович сообщил, что на рыбалку с ним поедут его коллеги те Сергей Яковлевич и Пётр Владимирович. Через три дня я попытался дозвониться до Виктора Ивановича, но его рабочий телефон не отвечал, а мобильной связи тогда ещё не было. А вечером этого же дня мне позвонила его жена Наталья, которая дрожащим голосом сообщила, что Виктор Иванович пропал, и его нет дома с субботы. Она рассказала, что с сыном в воскресенье поехали на реку Нерль, где обычно рыбачит муж, и там на берегу нашли автомашину Виктора Ивановича без хозяина и его друзей. На работе они также не появлялись. Ну что же оставалось делать? Решили всех троих объявить в розыск. Но вечером в среду мне позвонила Наталья, которая с радостью рассказала, что Виктор Иванович пришёл домой. Я тут же поехал к ним, чтобы узнать, что же случилось с рыбаками и где они были четыре дня. Открыл мне дверь Виктор Иванович, который выглядел довольно уставшим и осунувшимся и явно простуженным. То, что он мне рассказал, было довольно смешно и нелепо.