Женька тем временем высвободил челим из вялой Мишиной руки, обтер сосочек и протянул Люсеньке.
— Богдан, — из сонного омрачения возник голос Миши Попова, — ты новье будешь брать на дембель?
Он так вяло и незаинтересовано это спросил, что Женька не ответил.
— Покажи, как надо! — переживал Эдик Штайц, видя, что Люсенька неумело, с опаской берется за челим. — Людмила Анатольевна, вы не взатяжку, вы с подсосом, не сильно… Богдан, покажи толком!..
Люсенька запыхтела чрезмерно, челим заклокотал.
— Дам в лоб — козла родишь, — с закрытыми глазами пригрозил неведомому противнику Миша Полоз.
— Та-ащится! — радостно отметил Эдик Штайц. — Готов Мишель. Конопелька-то наша, тутошняя. А то фуфло, фуфло…
В данном редком случае Эдик Штайц был прав. В настоящий момент курили его анашу, его изготовления, а главное — его замысла.
Минувшим летом весь отряд по воскресеньям вместо выходных стали вдруг вывозить на поля собирать картошку. Как пионеров. Только возили почему-то в зэковозах — длинных машинах с высокими бортами, внутри лавки поперек, а над головой решетки, даже не встать, Хорошо хоть без охраны. Картошечку собирали соответственно. И себе, и Городу, и кому там еще… Коля Белошицкий сразу надумал, как мимо дела проплыть. Шел по гряде, ботву обрывал, возле грядки складывал, а напарник следом бежал и черенком лопаты грядки ворошил. Картошечку не трогали, упаси Бог. Картошечку на зиму оставляли зимовать. А офицерье в машинах сидит, не смотрит. Тем более холодно — снежок уж начал капать. Неуютно. План считали по грядкам, не по картошке, и получилось, что в отделении Богдана перевыполнение. А собирали только Фиша с Нуцо. Всерьез ковырялись. Ну, им простительно — народ деревенский.
Тогда-то Эдик Штайц и обнаружил, что здесь конопли завались. Правда, по колено только, но сойдет в армейских условиях. Начался лихорадочный сбор. Потом Эдик пробил коноплю, пыльцу замацовал — анашка получилась первый сорт. Только вкуриться нужно — с первых разов не пробирает. А потом благодать: с табачком растер, косячок набил — и торчи!..
— Богдан, — уплывающим голосом пробормотал Миша Попов, — пихни колючего…
Женька не реагировал. Он пристроился в самом углу, приняв Люсеньку под крыло, тихонечко ее полапывал. Костя сидел напротив, ему стало совсем хорошо и хотелось, как всегда под кайфом, посмеяться и еще — стихи, посочинять. Свечка разгорелась вовсю, коптящий язычок пламени вырос из консервной банки и метался перед оконным стеклом…
«Шарашится по роте свет голубой и таинственный… — сочинял Костя, спрятав лицо в ладони. — Шарашится по роте свет голубой и таинственный… И я не совсем уверен, что я у тебя единственный…»
— Богда-ан! — угрожающе прорычал Миша Попов.
Женька отлип от Люсеньки.
— Чего тебе?
— Пихни колючего…
— Завязывай, Мишель, понял? Сказал — нет, значит — нет. — И снова приобнял библиотекаршу.
Миша Попов последнее время ходил не в себе. Он вообще курил мало, он на игле сидел. А в последнее время сломалась колючка — деньги у Миши кончились. На бесптичье он даже выпаривал какие-то капли, разводил водой и ширялся. Доширялся — вены ушли. И на руках и на ногах, все напрочь зарубцовано. Женька сам не ширялся, но ширятель был знаменитый, к нему из полка даже приезжали. Он Мишу и колол. А недавно сказал: «Все, некуда».
Мишаня в слезы: как некуда, давай в шею! Женька орать: «Ты на всю оставшуюся жизнь кайф ломовой словишь, а мне за тебя вязы!»
От скрипа коек проснулся Старый. То лежал, смотрел на них, но спал, а сейчас зашевелился — разбудили.
Костя протянул ему челим, Старый принял его в мозолистую корявую руку. Ни у кого в роте таких граблей не было, как у Старого. Отпустил бы его капитан Дощинин на волю, чего он к нему пристал?..
— Хочешь, я с Лысодором поговорю за тебя? — спросил Костя.
— При чем Лысодор, он без кэпа не решает, — ответил Старый и вернул Косте челим. — Не хочу. А Дощинин не отпустит.
Он достал обычную папиросу и, видимо с отчаяния, так сильно дунул в нее, что выдул весь табак на Эдика Штайца.
— Констанц, оставь мне бушлат, — попросил Старый. — Тебе зачем?..
— О чем говорить! — кивнул Костя. — Заметано.
Костя вдруг осознал, что дембель завтра, вот он, рядом. И даже покрылся испариной. И встал.
— Чего ты? — спросил Женька.
— Пойду помогу, ребята возятся, Фишка с Нуцо…
— Сиди! — Женька за ремень потянул его вниз. — Только кайф сломаешь. Сиди.
Люсенька закемарила. Женька подсунул ей под голову свою подушку и надвинул фуражку, чтоб скачущий язычок пламени не мешал глазам.
Читать дальше