Дмитрий Лиханов - Звезда и Крест [litres]

Коварство судилища заключалось еще и в том, чтобы допрашивать подозреваемых, а если потребуется, то и истязать их на глазах ближайшей родни. Потому-то на отдельной скамье, ближайшей к палачу, разместили Клеодонию со служанкою Ашпет и епископову мать, что еще недавно была безумной, а ныне неотрывно взирала на сына воспаленными от слез глазами.

От триумфальной арки до перистилиума, ограниченного со всех сторон колоннами, шли Киприан с Иустиною в окружении солдат, под любопытными взглядами свободных горожан, почти до бронзовой фигуры Тихе Антиохийской, охраняющей покой и мирную жизнь обывателя. Легкий ветерок носил по мостовым лепестки увядших роз, возложенных Тихе на прошлой неделе. Назойливо пели мухи, привлеченные потом разгоряченной толпы.

Клариссим тем временем обсуждал с претором, сухоньким старичком с отвислой кожей на руках и на шее, остроумие императора Траяна, который на этом же самом месте повелел казнить пятерых христианок, а прах их смешать с бронзой и отлить пять статуй, и по сей день стоящих в общественных термах в десяти минутах ходьбы отсюда.

– Ты сам посмотри. Ведь Траян де-факто стал богом! – восхищенно восклицал клариссим. – Помнишь, что ответили эти женщины, когда император спросил о надежде, которая поддерживает их в минуту смерти?

– Как не помнить, – отвечал старец. – Они ответили, что воскреснут к новой жизни в новых телах! Вот ведь глупость какая!

– Стало быть, Траян исполнил их просьбу! И даровал их праху вечную жизнь в бронзе! – хлопнул ладонью по ляжке клариссим, заливаясь заразительным громким смехом. Ему, коротко повизгивая, вторил претор. Глядя на них, улыбались и остальные. И даже чугунные губищи спекулятора изобразили некое подобие улыбки.

Христиан между тем подвели к магистратам. Минуту назад солнце еще только вздымалось над форумом, пряталось за зданиями и колоннами. Но вот взошло, позлатив и христиан, и солдат, и столбы пыли из-под их ног золотым, царственным каким-то свечением.

– Как зовут вас? – спросил претор, соблюдая обычай римского права. – Назовите ваши имена.

– Я – христианин, – молвил Киприан.

– А я – христианка, – вторила вслед Иустина.

Старец поморщился. Но тут же расплылся в улыбке, обнажившей его желтые редкие зубы.

– Это имя не принесет вам ни малейшей пользы. Назовите имена, данные от матерей ваших.

– Говорю тебе вновь: мы христиане. А имена при помазании нашем Иустина и Киприан.

– Да кто не знает ваших имен?! – вступился тут же клариссим. – Известные фамилии. Почтенные отцы ваши прославили великую Антиохию благими деяниями своими. Стоит ли осквернять их героическую память? Так не поступают благодарные дочери и сыновья. Скажу вам совершенно искренне. Мы могли бы прямо сейчас закончить это разбирательство в вашу пользу. В конце концов, все люди ошибаются. Особенно по молодости лет. Забудем все ваши прегрешения. И разойдемся по своим делам. Смотрите, какой чудесный день! Стоит ли его омрачать? Верно говорю, граждане антиохийцы?

Слова клариссима отозвались одобрительным гулом толпы и даже жидкими аплодисментами.

– Чего хотите от нас? – спросил Киприан, сердцем предчувствуя, что запрошенное окажется неисполнимым.

– Послушай меня. Сущий пустяк. Принесите жертву богам, если хотите быть почтены от государей и стать нашими друзьями. Отстав от неистовых безбожных мыслей, которые вас обманывают и могут более повредить, нежели принести вам пользу, – закатывая то и дело глаза, продолжил претор, – пожелайте быть послушны нашим увещательным словам, приступить к богам и принести жертву, почтить самодержцев и насладиться всякими их дарами.

– Радость великую и полезную, – ответствовала Иустина, – стяжала я в душе своей, которую ни ты, судия, ни цари твои стяжать не могут.

– И мы стяжали страх богов, – спокойным тоном проговорил клариссим.

– Ваш суетный страх принесет вам свой плод, – обратилась к нему Иустина. – Ибо знайте, что, в страхе чествуя своих демонов, вы вместе с ними будете преданы геенне вечной.

– Не нуждаюсь в чести от государей и нимало не домогаюсь от тебя каких-либо даров, – проговорил епископ вслед за ней. – Я презрел свое немалое состояние, чтобы служить во Христе живому Богу. Я чту Бога отцов моих не кровию жертвенною, поелику в жертвах такого рода не нуждается Бог, но чистым сердцем.

Клариссим вздохнул устало. Не пристало ему день воскресный тратить на пустые увещевания. А возможно, и проливать кровь пусть и заблуждающихся, но все же людей. Однако оковы закона и вправду крепче кандалов. Придется подчиниться, если судья настаивать будет. А он таков, старый хрыч! Вновь попытался воззвать к пониманию Киприана: