Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Недостаток был во всем, не только в продовольствии. Я делал всё от меня зависящее, дабы оказывать помощь моим друзьям, а потому род моей трудовой деятельности в городе был весьма разнообразен. Женщинам варил я мыло, изготовлял шпильки для волос; возвращаясь с гор, привозил им шерсть, чтоб вязали чулки и перчатки; удавалось раздобыть масла и мёда. Не говорю уже про охоту и рыбалку. В узких семейных кругах читал я популярные лекции по биологии. В деревнях торговал матой – грубой не беленой хлопчатобумажной тканью из Кашгара. Я правил повозками и даже пас свиней! Последнее занятие, по своей сути, было наиприятнейшим из всех прочих, ибо вовлекало меня в прогулки с одною молодой и очаровательной дамой. В ту пору все женщины благородного происхождения были вынуждены подчас заниматься самым тяжёлым и грязным трудом, как-то: мыть полы, пилить дрова, ухаживать за скотом, таскать воду, становясь тем самым предметом постоянных насмешек, колкостей и оскорблений со стороны «сознательных» пролетариев обоих полов.

Было настоящею катастрофой для девушки или женщины, если она обладала талантом в пении, танцах или в игре на музыкальном инструменте, либо просто имела привлекательную внешность. Таковые неизменно подвергались опасности быть привлеченными к тому, чтобы веселить и развлекать «трудящиеся массы» в народных театрах и коммунистических клубах. Спектакли, танцевальные вечера и маскарады всякого рода устраивались часто и были неизменно посещаемы «элитой» коммунистического сообщества, членами Партии в своих кожаных куртках и грязных штанах, с револьверами на поясе, красноармейцами, ну и, соответственно, – коммунистическими дамами. Посещение сборищ таковых, где пролетариат развлекал сам себя, безусловно, было делом небезопасным. Каждый подвергался неизбежной «проверке документов», то есть детальному осмотру – и мужчины и женщины, за исключением «партийных товарищей», имевших перед остальными особое преимущество в присвоении всего, что окажется под рукой и сгодится для Социалистической Власти, например, полевой бинокль, серебряные монеты и т. д. Представьте сцену, когда однажды обыскали одного сарта и под халатом нашли топор; таковой, разумеется, был изъят, так как ввиду нехватки полезного инструмента топоры были объявлены общенародной собственностью. Несчастный же сарт был отправлен в тюрьму. За сокрытие особо ценных предметов, таких как золотые монеты и украшения, можно было поплатиться жизнью.

Люди образованные и смышлёные трепетно отсиживались в своих бедствующих жилищах, тщательно занавешивая окна, дабы луч света не проник на улицу и не выдал буржуя , занятого чтением или работой – таковые могли быть достаточным основанием для вторжения Красного дозора и неизбежного ареста.

Нигде не было ни книг, ни газет, равно в обиходе ни писем, ни телеграмм. Вообще не было никаких новостей из России и внешнего мира. И только разные слухи кругом… будто генерал Юденич взял Петроград… что армия генерала Деникина достигла Курска… что конец Советской власти близок…

Однажды воскресным утром произошёл весьма интересный и, можно сказать, пророческий случай: во время завтрака служанка спросила меня, что мне снилось? Я отвечал, что снилось, будто мы остановили советский поезд, все вагоны которого были набиты комиссарами-коммунистами и деньгами.

– А в каком виде были деньги, бумажные или монеты? – вдруг попросила уточнить служанка.

– Деньги бумажные, старые добрые императорские банкноты.

– Значит, вы получите письмо с хорошими известиями, причём скоро, потому что сны перед праздником сбываются перед обедом, – заключила служанка.

– Буду надеяться, – вздохнул я, – ибо сто лет прошло с той поры, когда получал я весточку из Туркестана.

Чуть позже, когда приступили мы к своей скромной трапезе, подъехала к дому коляска, в коей сидело двое в кожаных куртках и шапках. Это могли быть, конечно же, коммунисты либо сотрудники ЧК.

«Вот они меня, наконец, достигли!» – промелькнула мысль. Перед тем как отпереть дверь, одна из женщин взяла меня за руку и препроводила в свою комнату. Открыв окно, она произнесла: «Если вдруг я громко окликну собаку, выпрыгнете в окно и бегите в том направлении». Она вышла и заперла за собою дверь.

Затем наступила пауза. Я сосредоточенно вслушивался и мог различить, как люди вошли в комнату, их разговор, смех; я ждал сигнала с минуты на минуту. Высунувшись из окна на улицу, я подумал, что если придётся выпрыгнуть, то надо будет закрыть окно за собою.