Павел Назаров - Беглец в просторах Средней Азии

Турсум-бей долго ещё расспрашивал киргиза об этом пути, а затем решительным тоном заявил: «Ежели китайцы не хотят пропускать русских в Кашгар, то пока вовсе не стоит туда и соваться, лучше вернуться в Ат-Баши». Я уже понял, в чем состоял его замысел и предпочел с ним согласиться, но позже, когда мы остались наедине, я спросил, отчего он так осторожничал со старым киргизом, столь благожелательно к нам расположенным. «Нельзя положиться на местных, – отвечал Турсум-бей, – он старался направить нас обходным путём, а потом, когда изрядно удалимся, сообщит китайской заставе, дабы подлизаться к властям; нас поймают на Уртасу».

Поутру, когда тронулись мы в обратном направлении, хозяин юрты долго ещё нас сопровождал, уговаривая двигаться тайным путём, им предложенным. Это окончательно убедило меня, что Турсум-бей прав в своих подозрениях, так что я заявил самым решительным тоном, будто отказываюсь от риска и намерен вернуться в Ат-Баши. Поблагодарив за гостеприимство, я попрощался с киргизом и двинул рысью. Турсум-бей последовал за мною.

Мы не стали сворачивать в узкую горловину, о которой говорил старый киргиз, а проехали несколько дальше и остановились довольно далеко за изгибом дороги в пролете между скал, где прождали довольно времени, дабы убедиться, что за нами не следят. Мой осторожный проводник наблюдал долго и внимательно. Только убедившись, что дорога чиста, повернули мы назад и въехали в узкое ущелье, круто поднимавшееся к перевалу. Далее оно несколько расширилось, появилась кое-какая растительность, трава и хилый кустарник; затем вновь пошли голые кристаллические сланцы, скалы, осыпи и грязные пятна запыленных снежников.

Перевал был очень крут, и нам пришлось петлять вверх по рыхлым осыпям, сползавшим под копытами лошадей. Надо было остановиться, чтобы дать животным передышку. Несчастные создания дышали с трудом, их бока вздымались, и я мог чувствовать биение сердца лошади под моим седлом. На самом перевале лежали сувои грязного снега, смешанного с пылью и камнями. Странный вид открывался сверху: перед нами далеко на юг простиралось кажущееся бесконечным обширное пространство. Горные отроги ниспадали круто, казалось, почти вертикально. Далеко внизу, у подножия гор, простиралось сплошное море узких скалистых, абсолютно голых и бесплодных кряжей с едва различимыми ущельями между ними, безо всяких признаков жизни и растительности. Всюду каменная пустыня, дикое нагромождение скал и горных хребтов. Далеко-далеко, на самой кромке горизонта, на самом краю этого моря скал, я мог ясно различить долину с нависшим над нею толстым облаком пыльной дымки. Все это было залито ярким сиянием, лившимся с юга. Я догадался, что там лежит долина Кашгара – долгожданная цель моих настойчивых устремлений, земля моя обетованная, приют несчастного изгнанника. Однако до цели было ещё два дня, вернее сказать, две ночи утомительного пути.

На юго-западе, над пыльным покрывалом равнины возвышался светлый конусообразный массив, белый как чистое облако. То был, как узнал я позже, Конгур – высшая точка Памира, гигант высотою 7664 метра, рядом с которым Монблан (4810 м) и наш кавказский Эльбрус (5660 м) выглядели бы холмами (172) .

Узнал я также потом, что как раз в то самое время, когда увидел я равнину Кашгара и восхищался видом цели моих скитаний, отряд красноармейцев по моим горячим следам достиг Торугарта. Очевидно, ЧК напала на мой след, однако слишком поздно! Я уже пересекал границу в местах столь далёких, что все властители земные не могли меня узреть. Удача на гране чуда сопутствовала мне на всём пути бегства моего от большевиков.

Спуск бы очень крут; нам даже приходилось спешиваться и вести лошадей в поводу, что было не просто. Скалы являли собой хаотично наваленные сланцы. Тут и там находились клочки свежей зелёной травки, проросшей среди камней, тут же виднелись немногочисленные цветки белых и розовато-лиловых примул. В русле ручья нашелся клочок зелени с превосходным источником чистой прозрачной воды, где мы остановились, дабы отдохнуть, поесть, подкормить лошадей и дождаться вечера для дальнейшего пути вниз по теснине под покровом темноты.

Ночь была столь темна, что я не видел ушей своего коня. Я даже не пытался им управлять, а просто удерживал на случай, если споткнется. Можно было понять, что мы передвигались то по камням, то по рыхлому гравию, что с шумом катился под копытами, то по мягкому песку меж каких-то кустарников. Иногда спускались очень круто, видимо по краю пропасти, ибо грохот потревоженных камней слышался долго, будто сыпались они именно в пропасть. Иной раз поднимались по крутому откосу, потом снова спускались почти отвесно, так что приходилось удерживаться в седле, дабы не вывести коня из равновесия и не рухнуть с ним на пару в пропасть.