Максим Привезенцев - Дихроя. Дневники тибетских странствий [litres самиздат]

Открыв на своем планшете Пашину страницу, я долистал до нужного комментария и застучал по экрану, набирая ответ:

«1) только завистливым уебкам приходит в голову считать чужие деньги;

2) только скудоумным баранам свойственно считать, что в Тибете царит нищета, тогда как тут кругом первоклассные детские сады, школы и медицина. Люди, которые никогда не бывали в Тибете, но при этом сочувствуют нищим детям Китая, ничем не лучше американских реднеков, всерьез рассуждающих о том, что по улицам России бродят белые медведи с балалайками и водкой;

3) только малодушный скупердяй может стричь с лохов бешеные бабки за висение в потоке воздуха и тратить их на свои нужды вместо того, чтобы помогать нищим детям России».

– Ты чего, ответ ему пишешь? – удивился Ребе.

Я кивнул и прочел им свой коммент. Друзья от услышанного натурально опешили.

– Ну и зачем? – недоуменно спросил Лама.

Я открыл рот… и закрыл.

«А правда – зачем?»

«Да ладно, это же самое крутое свойство интернета: если сказать мудаку в соцсети, что он мудак, он, разумеется, прислушается и сразу перестанет им быть», – хмыкнул Андрей в моей голове.

– Правда ваша – незачем, – признал я. – Толку от этого никакого.

Парни облегченно улыбнулись, а Андрей, смеясь, проворчал:

«Вот, кажется, ты тоже потихоньку начинаешь понимать…»

«Понимать что? Что воевать с ветряными мельницами бессмысленно?»

«Понимать, что все – бессмысленно. Вчера тоже когда-то было сегодня и даже завтра, и где оно теперь? Там же, где будем рано или поздно все мы – в забытье».

– Ладно, вон народ идет, пошли ужинать, – сказал Лама, поднимаясь с дивана.

Иронично ли, что ужин в разнесчастном «Бургеркинге» после недели тибетской кухни оказался для всех нас сродни маленькому празднику? Мы уплетали картошку и бургеры, будто это были лучшие яства на свете. Тот, кто открыл «Бургеркинг» в Шигадзе, где обычный бутерброд сравним по стоимости с ужином тибетской семьи, либо отчаянный человек, либо гений.

Сложно понять, то ли бургер так подействовал в разряженной атмосфере Тибета, то ли сказалось эмоциональное возбуждение от злопыхателя в «мордокниге», но ночью мне приснился весьма странный сон.

Будто мы с Андреем, облаченным в оранжевые одежды монахов, сидим в покоях Далай-ламы дворца Потала за дорогим резным столом. Я курю сигару, Андрей – кальян; попутно мы пьем «пепси» из чайных кружек и беседуем о самых разных вещах – например, о том, что человек находится в плену своих эмоций, и, хоть писатели и режиссеры давно твердят об этом на каждом углу, наука заинтересовалась эмоциями относительно недавно.

– Ты будешь удивлен, – сказал Андрей, оглаживая бороду, – но у обезьян есть способность к творчеству. Да-да, и многочисленные научные эксперименты это подтверждают. Конечно, на берегах Брахмапутры ты не встретишь обезьяну с карандашом или с печатной машинкой, но важно другое – между творческим потенциалом человека и примата нет непроходимой стены. Вся разница – в спектре переживаемых эмоций. И здесь культурно-исторический бэкграунд выходит на первый план. Человеческая природа достраивается в течение жизни, обрастая нормами, табу и предписаниями, полученными из социума, из культуры. Способность человека усваивать культуру и ею руководствоваться обеспечила нам биологический триумф в эволюционном смысле.

– Да, но как же страх с точки зрения культурного опыта? – с улыбкой спросил я.

Выпущенное мною облако дыма приняло форму трясущегося от страха кроманьонца.

– Если человека сбросить с обрыва, ему будет страшно, как и любому животному, – это ведь тоже эмоция! – глядя, как рассеивается мимолетный морок, докончил я мысль.

– В страхе нет культурной составляющей, – покачал головой Андрей. – Это инстинкты, как размножение, насыщение… самосохранение. Но их форма различна в культурном контексте. Очереди обреченных людей в печи Освенцима – страшный, но важный пример. Культура выработала механизмы блокировки и смягчения страха смерти. При этом культурный феномен как «смертельная голодовка» доказывает, что даже инстинкт «есть, чтобы не умереть» не является принудительным для человека. Человек может принять решение заморить себя голодом до смерти.

– А как быть со скукой? Это ведь только человеческая эмоция. И хотя она появилась сравнительно недавно, может, 200–300 лет назад, когда человек перестал тратить все свое время на борьбу за выживание. Об ее историческом бэкграунде говорить не приходится. Думаю, Далай-лама пятый и тринадцатый скучали одинаково скучно.