Лариса Шкатула - Против течения

– Хреново, – не раздумывая ответила Валентина, словно ждала моего вопроса.

Вот вам и жизнь в столице! А я чуть было не начала ей завидовать.

– А что с нею не так?

– Всё не так. То есть, родила она дочку, как я тебе говорила, в тридцать лет, считалась матерью-одиночкой. Получала что-то от правительства Москвы на ребенка. Папаша Кристины уехал в Израиль. Одно время ей помогал, а потом пропал. То ли погиб в бесконечных израильских войнах, то ли создал семью, и его новая жена потребовала несанкционированную материальную помощь прекратить. Короче, я об этом её не спрашивала, боялась расстроить…

– Ну не голодает же она, – как-то странно Валентина ожесточилась от моего вопроса, но я все равно продолжала расспросы, – разве специальность Люськи её не кормит? Она всегда умела устраиваться. Сейчас, говорят, инженеры опять востребованы. Да и вообще, уйма женщин растит детей в одиночестве…

– Не тебе об этом судить! – сурово заметила Валентина, будто я была виновата в том, что у Люськи, да и у самой Валентины, не оказалось мужа.

– Прости, я всего лишь подумала, что ты подразумеваешь под хреновостью? Оказывается, неустроенность.

Валентина посмотрела на меня даже не снисходительно, а как на человека её внимания недостойного, хотя почему мне нужно было догадываться об этом? То, что с нею случилось в Питере, похоже, подругу так ожесточило, что она нудит по любому поводу. Но я в своих предположениях ошибалась.

– Рак у Люськи. В последней стадии… Ты же знаешь её. Этакая голая оптимистка. Когда нужно было позаботиться о себе, она решила, что здоровье подождёт. Но пропустила все сроки, махнула на себя рукой, обиделась на весь свет, и теперь уже ничего не сделать.

– А дочь её?

– Что – дочь?

Чувствовалось, что Валентина говорит и злится на себя, а заодно и на меня.

– Пусть папаша подсуетится. На самом деле он вовсе не сгинул, а жив-здоров, и ребенок у него один. Кто я для них – чужой человек! Тут бы со своей жизнью разобраться…

Она посмотрела на меня и почему-то закричала:

– Вот скажи, что я могу для Людмилы сделать, будучи от неё за тысячу километров? Бросить всё здесь и ехать в Москву? На какие, простите, шиши? Да и моей дочке нужно в институт поступать. Каждый думает о своём потомстве…

– Я совсем не это имела в виду, – я растерялась от этого раздражения подруги. Она чувствовала себя виноватой. Может, Люська её просила о помощи, а Валентина ей отказала? – Скажи, Люська сейчас в Москве?

– В Москве.

– А у тебя случайно нет её электронной почты?

– Есть. У меня есть её визитка с этим самым адресом, но я ей никогда по интернету не писала. Я вообще с компьютером на «вы», а проще говоря, не пользуюсь. Зачем? Надо позвонить, набираю номер телефона…

– А Люська компьютером пользуется?

– Это да, это её – хлебом не корми. Она по интернету себе даже жениха нашла, да болезнь на всем крест поставила.

Люська… Болезнь…Тринадцатилетняя дочь… Как-то не вязалось всё это с обликом рыжей смешливой девчонки, какой Людмила Маслова осталась в моей памяти.

– Что это опять с тобой? – затеребил меня вернувшийся с работы муж.

– Я же тебе говорила, бывшую одноклассницу встретила…

– И вы решили поехать с нею к морю, дикарями.

– С чего ты взял?

Иной раз Иван любил вот так ни с того ни с сего что-то придумать. При чём здесь море? Но не переносить же и мне на него своё раздражение!

– Вспомнил, как ты рассказывала мне про поездку к морю всем классом.

– Всем, не всем, но тогда шестнадцать человек собралось. На майские праздники, нам выпало отдыхать аж четыре дня.

– Ностальгия! – понимающе кивнул Иван. – Романтика. Это не то, что с мужем куда-нибудь ехать.

– Нет, к морю-то мы можем с тобой вдвоём отправиться.

– Слава богу, можем, – согласился муж, – а я уж подумал, что ты, как некоторые мужики, будешь говорить, что в Тулу со своим самоваром не ездят.

И тут вдруг что-то со мной случилось. Я внимательно, словно впервые, посмотрела на своего мужа: на прорезавшие лоб продольные морщины, на поседевшие виски – время тоже над ним поработало – и подумала: а туда ли я гребу? Это что же получается, пока он был молод – это взгляд со стороны – он мне был нужен… Нет, ну ерунда же, ему всего сорок восемь, для мужчины, говорят, расцвет жизни…

Разве всё это время – все четверть века! – я не чувствовала рядом его плечо? Что такого, что между нами не существовало роковой страсти? И наши отношения были по-семейному спокойны…