Лариса Шкатула - Замуж не напасть [litres самиздат]

– Прости, Маша, прости!!!

Кто-то хватает её, поднимает с колен, но ноги её не держат, так что в конце концов Евгению несут на руках.

Это Толян.

– Успокойся, родная, пожалуйста, успокойся! – шепчет он ласково.

– Толя, нашатырь дай! – как сквозь вату говорит кто-то, кажется Лена, но Аристов только отмахивается.

Придерживая Евгению одной рукой, он открывает машину и усаживает её на переднее сиденье, щелкая привязными ремнями. Потом рывком трогается с места.

Последняя её мысль: "А как же Нина?"

И Евгения теряет сознание.

Приходит она в себя от того, что Аристов, разжимая ей зубы, вливает ей в рот какую-то жидкость из плоской фляжки.

Горло обжигает крепкий напиток, Евгения кашляет, но почти тут же чувствует, как кровь приливает к голове, будто стиснутой мощными тисками. Тиски разжимаются, отпуская её, и вздох облегчения рвется из груди.

– Ну, вот! – удовлетворенно хмыкает Толян, завинчивая крышку. – А то выдумали – нашатырь! Зачем нам эта химия? Что может быть лучше чистой хлебной водки?

Она расслабленно откидывается на сиденье, и Аристов опять застегивает на ней привязной ремень.

– Не для тебя, Жека, такие мероприятия, – говорит он, выруливая с обочины на трассу. – Чересчур ты эмоциональная!

– А как же Нина? – всё-таки спрашивает она.

– Ткаченки её домой завезут. Они же ещё на поминки останутся. Сергей просил.

– Он и меня просил…, – разлепляет сухие губы Евгения, – не приходить на похороны.

– Надо же! – Аристов с удивлением косится на неё. – Чего вдруг?

– Я – единственная, кто знает, что он убил Машу.

Толян от неожиданности вздрагивает, и машина резко виляет в сторону.

– Что за странная шутка?

– Разве такими вещами шутят?

– Помолчи, – просит Аристов. – Вон, опять побледнела. Не могу же я всё время давать тебе виски. Во-первых, это очень дорогой напиток, во-вторых, у тебя появится привыкание к алкоголю, а ты знаешь, что женский алкоголизм неизлечим.

У дома он, бережно поддерживая под руку, высаживает Евгению из машины и на лифте поднимается с ней в её квартиру.

– Пойдем, умоемся холодной водой, снимем эти черные тряпки – они только усугубляют стресс.

Он умывает её, переодевает в ночную сорочку, без малейшего намека на интимность, стелит постель, пока она без сил лежит в кресле, на руках относит её и укрывает одеялом.

– Мне неудобно, – пытается протестовать Евгения, – ты возишься со мной будто с тяжелобольной.

– Еще чего! Это мы привыкли не обращать внимания на стрессы, а американцы давно заметили: ничто так не подрывает иммунитет, а значит, сопротивляемость различным болезням, как они… И потом, разве ты не возилась со мной, когда я надрался?

– Так уж и возилась! – даже ослабевшая Евгения уже не может не ехидничать, этот тон задал сам Аристов. – Только верхнюю пуговицу и расстегнула…

– И обувь сняла, и пледом укрыла, и утром завтракала вместе со мной…

– Тем, что ты сам и приготовил… Только и успел, что глоток кофе хлебнуть!

В голосе её невольно звучит упрек.

– В тот день Ярослав не ночевал дома и, конечно, Нина волновалась.

– Ты его нашёл?

– Естественно. В отличие от родной матери, я знаю всех, с кем дружит мой сын!.. Ты попробуй заснуть, а я возле тебя посижу.

– Боюсь, со сном у меня ничего не получится.

– Тогда расскажи мне, с чего ты взяла, будто Сергей убил свою жену?

И Евгении во второй раз приходится рассказывать о ночном звонке.

– Дела-а, – выслушав, бормочет Толян. – в голове не укладывается. Я и сам поверил в то, что Машка застрелилась. В последнее время она была какая-то вздёрнутая, бесшабашная, будто с цепи сорвалась. Даже на своего грозного супруга наезжала. Я ещё удивлялся: чего это она вдруг осмелела?

– Наверное, я в этом виновата, – мучительно выдавливает правду Евгения. – Я больше не могла видеть, как Маша существует. Будто она рабыня, а Сергей – царь и бог! Хочет карает, хочет милует… Навешал ей лапши на уши, будто она – холодная женщина и никого из мужчин не может заинтересовать.

– А ты её, значит, разубедила? И она твою подсказку решила проверить?

Она мысленно ахает: неужели от Толяна невозможно иметь тайн?

– А Сергей знал о ваших разговорах?

– Нет, он решил, что на Машу так повлиял мой развод, а я – с жиру взбесившаяся баба…

– Как бы то ни было, он затаил на тебя зло.

– Похоже.

– Ах, ты, моя маленькая революционерка! – он берёт лежащую поверх одеяла руку Евгении и подносит к губам. – Объявила войну всему свету? С кем ещё ты выясняла отношения?