Дэйв Уорделл - Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна

Ветеринары ведут себя как обычные врачи. Доктора действуют нарочито спокойно, особенно когда ты не находишь себе места от волнений и переживаний. Стоит только войти в кабинет, как чувствуешь себя лучше. И так и должно быть. Я ощутил то же самое, когда Роб приехал к нам домой (он сделал так потому, что я всё еще боялся попадаться на глаза незнакомым людям).

Роб осмотрел Финна, который вел себя очень спокойно (добиться этого еще одно умение ветеринаров), и пришел к выводу, что в общении по телефону поставил правильный диагноз. У пса действительно была серома. Врач подготовился к визиту. Зная разные методы лечения и учтя опыт зарубежных коллег, он прописал Финну краткий курс сильных стероидов. Их прием мог вызвать осложнения. Доза лекарств была очень большой, поскольку курс должен быть очень непродолжительным, потому что иначе стероиды могут отключить иммунную систему Финна, сделав его беззащитным перед болезнями. Они также могут вызвать Болезнь Иценко-Кушинга, [5] Болезнь Иценко-Кушинга — опухоль надпочечников, вызываемая слишком сильным выделением гормонов. часто смертельную для собак.

— Будьте осторожны, потому что они, возможно, окажут сильное влияние на поведение пса, ― предупредил меня врач. ― Вы ведь знаете, что имеют в виду, когда говорят про людей: «они ведут себя как на стероидах»? Вот именно это и произойдет.

И он был прав (дети, никогда не принимайте стероиды, чтобы расслабиться). Изменения в поведении Финна, произошедшие под влиянием лекарств, были резкими и разительными. Он стал воровать еду и всё время старался подойти к огромной коробке с собачьим кормом, и у него текли слюнки при виде всего съедобного. Это поначалу вселило в меня оптимизм, но затем, когда сердце Финна, бившееся прежде очень медленно, стало стучать со страшной скоростью, я вынужден был снова обратиться к Робу за разъяснениями. Поскольку я подключил к его номеру функцию быстрого набора, сделать это стало легче.

И вновь врачу удалось успокоить меня. Он объяснил, что учащение сердцебиения, вероятно, связано с тем, что Финн принимал другие таблетки, курс которых должен был закончиться на следующий день. Поэтому нужно было снова следить и ждать. Новую ночь я опять не спал, а когда на утро пульс, наконец, замедлился, я совсем выбился из сил и почти ничего не соображал.

— Ты не могла бы написать врачу, что у нас всё нормально? ― спросил я Джемму, убирая раскладушку на четырех ножках и собираясь спать на кровати для гостей (я думал, жена не будет против. Она была рада, что всё закончилось). Когда я лег, в моей голове постоянно стала крутиться мысль, что теперь мне не надо никуда идти. Наверное, в тот момент именно это мне было нужно — лежать и ничего не делать.

В подростковом возрасте я был трудным ребенком. Ужасная обстановка дома наложилась на обычную для этого периода игру гормонов. Моя голова была занята далеко не невинными мыслями. Я хорошо учился в школе (моим любимыми предметами были математика и естественно-научные дисциплины), но большинство уроков казались мне скучными, и я нарушал порядок. И хотя в то время я не осознавал этого — много ли понимает подросток? — думаю, моя проблема состояла в том, что окружающие меня недооценивали, а у меня не хватало уверенности в себе, чтобы доказать, чего я стою. В результате большинство времени приходилось проводить в одиночестве.

В то время у директора начальной школы, где я учился, был жесткий подход к контролю дисциплины. Хотя тогда наказание розгами уже были запрещены, они всё еще висели на стене напротив его кабинета — очень эффективное средство устрашения. Но уже в средней школе я, должно быть, стал довольно прилежным учеником, так как даже не помню, чтобы меня приводили в кабинет директора или делали замечание за плохое поведение. Сейчас мне интересно знать, было ли это связано каким-то образом с тем, что в школе знали, как ужасно обстоят дела у меня дома.

У меня было много друзей, с тремя или четырьмя из которых я сошелся особенно близко, но я не помню себя по-настоящему счастливым. Я всё время боролся, чтобы быть, как все, или, вернее сказать, боролся с осознанием того, что я не такой, как все, и не могу быть таким, как все. Моя жизнь дома, казалось, сильно отличалась от жизни других людей. Возьмем, к примеру, моего друга Кита. Он жил за углом, и его дом был одним из немногих мест, куда меня когда-либо приглашали — а сам я по понятным причинам не мог пригласить никого к себе домой. В его доме всегда царил порядок и пахло только что приготовленной едой, а сад действительно был садом, а не джунглями. Я помню, что часто спрашивал себя: «Почему мой дом и моя жизнь хотя бы немного не похожи на его?» Почему он жил в тысячу раз лучше, чем я, хотя наши дома располагались в двух шагах друг от друга?