Дэйв Уорделл - Между жизнью и смертью. История храброго полицейского пса Финна

Всё это означало, что Финну срочно требуется операция, а также (и Роб, несмотря на весь свой оптимизм, четко дал мне это понять) что никто не может гарантировать, что пес выживет.

Нас с Джеммой попросили пройти в комнату ожидания, где мы провели весь оставшийся день. С десяти часов, когда полиция выпустила пресс-релиз по поводу случившегося, наши телефоны стали разрываться от звонков. Финна хорошо знали полицейские во всей округе, он был любимой и уважаемой собакой и был героем множества публикаций в нашей служебной газете. Поэтому, как только о произошедшем стало известно, сразу же посыпался град встревоженных сообщений. К нам скоро приехали близкие друзья и один из моих начальников (тоже хороший приятель). Все вместе они помогали мне пережить трагедию, а также старались отогнать размышления на тему «что было бы, если бы…», вывести меня из состояния шока и избавить от чувства вины, пусть даже и на короткое время.

Но вот со страхом за жизнь Финна ничего поделать было нельзя, несмотря на то что Роб регулярно посылал нам сообщения о его состоянии здоровья. Наконец, в три часа дня хирург, всё еще одетый в стерильный костюм, вышел к нам и объявил, что всё закончилось и Финн находится в послеоперационной палате.

— Он счастливейший из всех самых несчастных псов в мире, ― восклицал врач. ― Операция прошла успешно, и Финн всё еще жив.

Чем дольше я слушал речь Роба, тем больше мне казалось, что происходит настоящее чудо. Несмотря на чудовищное зло, исходившее от удара ножом с лезвием длинной в двадцать пять сантиметров, и жестокость, с которой он был нанесен, сердце задето не было. Во время операции Финну вырезали два участка поврежденного легкого, хотя, с другой стороны, это решение было принято слишком быстро, и, возможно, затронутые ударом участки можно было спасти.

Прошел еще час, еще один час мучительного ожидания, прежде чем нам с Джеммой разрешили пройти в сопровождении Роба в здание напротив, чтобы увидеть Финна. Многие из медсестер, готовившиеся к другим операциям, оставили свои дела, желая вместе с нами посмотреть на пса. Казалось, они все знали, куда именно мы направлялись и как выглядит наш питомец. Когда мы пришли в палату, воцарилась пугающая тишина.

Хотя я был морально готов увидеть Финна в таком состоянии, его вид меня всё равно шокировал и встревожил. Моего друга подключили к множеству аппаратов, среди них были и такие, которые облегчали его дыхание, и, хотя Роб подробно объяснял мне, для чего предназначен каждый из них, я увидел только, что мой пес — смелый и готовый на всё мальчик — сильно ослаб. На нем почти не осталось шерсти, нижняя часть тела была накрыта синим жилетом, который обеспечивал неподвижность всех труб и закрывал огромные раны, оставшиеся после операции. Я опустился на пол и лежал с Финном некоторое время, шепча ему ободряющие слова и поглаживая его по ушам, пока Роб аккуратно не сказал мне, что пришла пора уходить. Он пообещал мне, что вечером, перед тем как уйти домой, известит меня о состоянии здоровья моего друга, и если всё будет хорошо, то завтра я смогу снова увидеть его.

Уходя от Финна, я опять ощутил камень на душе. Он следовал за мной по пятам и, по правде говоря, я почти никогда не оставался один, особенно если находился на работе. Поэтому, даже находясь в ослабленном состоянии, под воздействием лекарств, пес, собрав все силы, пытался встать и пойти со мной. Но анестезиолог осторожными движениями удержал его на месте, и обессиленный Финн снова лег. Мы заторопились уходить, так как я не мог вынести этот взгляд.

По пути до полицейского участка мы с Джеммой не проронили ни слова. Думаю, жена, у которой была хорошая интуиция, поняла, что я не смогу связать и двух слов, не сорвавшись, и мне нужно поберечь эмоции и осознать произошедшее.

Я же мог думать только о Финне, которого оставил в одиночестве — возможно, оставил умирать. Неужели я видел его сегодня в последний раз? От подобных мыслей избавиться было нельзя. Никакие вдохновенные тирады, нашептанные в уши, не смогли бы хоть на немного избавить меня от засевшего в животе страха. С каждой минутой мы всё дальше уезжали от моего друга, и я всё больше чувствовал себя предателем. Но у меня всё равно оставались свои дела, и я ни под каким предлогом не мог от них отлынивать. Моя встреча с преступником — это один из основных эпизодов, на основании которых мужчине можно было предъявить обвинение.