Дарья Истомина - Леди мэр

А в Сомове под вечер Степан Иваныч вызвал Зюньку на набережную, на конспиративное пиво.

Зиновий снял парадный галстук (я знаю, он их не выносит), добивает пятую кружку.

Степан Иваныч непривычно злобен и странно невесел.

— Так что там с дедом стряслось? Серафима к нему уже бегала?

— Мне не до старикана. Извини, Зиновий, но что-то надо делать с твоей Ираидой.

— Делайте. Мне-то что? А что она еще выкинула?

— Она же ни за что не платит! Красоту наводить — на халяву. В духане своем Гоги уже дал ей отлуп. Так она и в ресторане на вокзале уже наела — будь здоров. И все больше цыплята табака… с ликером. На базаре что видит, то у черноты и берет… за бесплатно.

— Значит, дают.

— Так это как бы уже хозяйке города. «Слюшай, какие деньги, дарагая?» Я, конечно, на Серафимины монеты втихую затыкаю главные дырки, Зюнь. Как бы Иркин негласный финансовый агент… Замыливаю… Но ведь нарвется на скандал… Нарвется. Тебе оно надо?

— А мне, дядя Степан, уже ничего не надо. Вы мне ее нашли, в койку подложили, вот и терпите. Я же терплю.

— Неужто так уж плохо?

— Да нет, почти ничего. Старается… — нехотя признается Зюнька. — Как ни крути, дядя Степан… Она меня распечатала. Первая… она у меня. Такое не забывается. Да и Гришка же…

— Ты смотри! Легка на помине!

В кафе, задыхаясь, врывается Горохова. Ухватив кружку у Зюньки, жадно пьет, отходя от бега.

— Пивком развлекаетесь, да? Под воблочку, да? А эта падла академическая там такой цирк устроила! Все на ушах стоят! А ну-ка, пошли, Зиновий.

— Ни фига! Меня пиарщик так и предупредил! Никаких прямых контактов и дискуссий… с Лизаветой. Тем более на публике!

— Боится, значит, наш Юлик, чтобы она из тебя дурачка не сделала. Правильно боится! Дядя Степан, ну хоть вы заткните ей глотку! Наведите там порядок!

— Где «там»?

А «там» — это на главной площади прямо перед мэрией.

Я выпросила у Нины Васильевны школьный радиоматюгальник для уроков физкультуры и веду прямую трансляцию с борта грузовика.

Сомовские аборигены, которые все еще сбегаются на мои торги, балдеют.

Это мой звездный час.

Грузовик, откинув борта, я с девчонками приспособила под торговую площадку.

На грузовике я разместила большую часть моего московского барахла: вешалки с платьями, шляпами, шубами и прочим. Прямо на асфальте перед грузовиком выставлена посуда, электрочайник, кофеварка, телевизор, музцентр — все высшего класса. С картонками с номерами лотов.

Лоты — это я сама, писая со смеху, придумала.

В толпе перед грузовиком — взволнованные куаферши, Котикова и еще какие-то дамы из избирательной комиссии, молодые мамы с колясками, бабки и конечно же южный человек Гоги, восседающий на двух табуретках, одна его тушу не выдержит. Поодаль толкутся парни, прибежавшие с рынка, кое-кто в нарукавниках и фартуках. За ними у машины «скорой помощи» стоит явно развлекающийся Лохматов в зеленой медробе.

Роль обслуги и манекенок, выходящих на обозрение из-за вешалок, исполняют мои девчонки.

Гаша с кошелем ходит среди публики и, передавая картонки с проданными лотами покупателям, принимает деньги. Артур Адамыч сидит с аккордеоном, на котором исполняет туш по случаю каждой продажи.

На грузовике стою конечно же я, вся красивая и молодая, в драных джинсах, топике, бейсболке, с матюгальником и деревянной киянкой-молотком в руках.

Я ору что есть мочи:

— Леди и джентльмены! Дамы и господа! А также просто товарищи! Павтаррряю! Сервиз почти саксонского фарфора — раз! Сервиз — два! Ну что ты там? Заснул, Гоги?!

— Бэру!

— Сервиз — три! Продано!

Я, как заядлая аукционистка, стучу молотком по ящику. Артур Адамыч играет туш на аккордеоне.

— Агриппина Ивановна, получите деньги с инвестора. Продолжаем наш аукцион! Лот номер девять!

Артур Адамыч играет марш, из-за вешалок выходит Рыжая, но, несмотря на манекенную походку, роскошное вечернее платье с ярлыком «9» несет не на себе, а перед собой, не дыша, на плечиках.

А я выдаю в рупор:

— Платье вечернее, от-кутюр, авторская работа. Надевалось всего два раза. Не Юдашкин, конечно, но, по-моему, звучит. Я его на Кузнецком на выставке лондонской моды себе отобрала. Ну чего вы не телитесь?

— И не жалко, Лизавета? — хихикает какая-то бабка в толпе.

— Жалко, Никитична. А куда денешься?

— Бэру! — Это опять Гоги.

Его заявление вызывает взрыв возмущения среди тружениц салона красоты. Завша Эльвира орет:

— Да что ты, Гоги, все беру и беру! Как будто других нету!