Дарья Истомина - Леди мэр

— А… В конце концов. Что я им — подзаборная? Сами меня в это дело втравили. Пусть отстегивают!

Все настороженно следят за тем, как я набираю номер губернаторской канцелярии:

— Алло… Это приемная? С вами говорит… Ах, вы меня уже узнаете по голосу, Аркадий? Пустячок, а приятно… Соедините меня с Алексеем Палычем. Вот как? И… надолго? Да нет… Это мои проблемы…

— Ну и чего? — интересуется Гаша, уже поняв, что дела у меня высшей степени дохлости.

— Губернатор изволили отбыть в Китай. Служебная командировка. Вот мерзавец. Он там себе в Китае. А ты тут сиди и кукуй!

— Ну а если бы и был… — пожимает плечами Лохматов. — Вы думаете, вы у него одна такая на свете? Город выбирает — город и платит!

— Ладно! Что есть, то и есть. Пусть копейки! Господа штабисты! Мы стартуем! Как у нас с листовками? Остались?

Я принимаю стратегическое решение — оповестить трудовое население Сомова о своем существовании немедленно. То есть этой же ночью. Обе электрички вечером приходят из Москвы к полуночи, отстаиваются в тупиках на нашей станции и с интервалами в двадцать минут с шести утра увозят трудоспособных сомовцев пахать в столицу.

После первой расклейки у нас осталось сотни полторы листовок.

Кристина под домашним арестом, но девчонки ее остались. И полыхают жаждой мести и почти молодогвардейским героизмом. Кстати, о чем Нине Васильевне я предпочитаю не сообщать.

Оснастившись клеем и листовками, я вывожу девок на операцию. Мы засели у семафоров и ждем, когда опустевшие составы загонят на отстой.

В вагонах выключают электричество.

Машинисты со своими чемоданчиками отправляются в гостиницу при дистанции пути — отсыпаться. Электрический фонарик есть только у меня.

Мы разжимаем пневматические двери и забираемся в первый состав. В вагонах как в бане, за день на солнце они раскалились, дышать нечем.

Через пять минут мы с макушек до пяток в поту и клею.

Но зато мой светлый лик смотрит со всех стен и окон.

Я обещаю девчонкам роскошное купание в Волге с наших мостков и Гашин кулеш, который она готовит в общем котле на костре прямо в саду. Когда девчонки, хихикая, сигают за мной из последнего обработанного вагона на насыпь, над Сомовым стоит глухая тишина.

Ночь безлунная, вода в Волге чернее туши, и кажется, что прямо в нее сыплются и сыплются, как из сита, с почти осенних небес яркие прочерки падающих звезд.

На всех нападает смехун, девчонки выделывают на песке под нашим обрывом черт-те что, орут песни, кувыркаются, и мы сигаем в воду, простирнув клейкое барахлишко, голышом…

Я и не догадываюсь, что личная «Волга» Кузьмы Михайловича Чичерюкина в эти минуты уже со страшной скоростью приближается по трассе со стороны Москвы к моему родному городу.

Чич гонит как на «Формуле-один».

Рядом с ним дрыхнет в полной отключке незабвенный мой супруг Семен Семеныч Туманский. На пластроне его крахмалки пятна соусов и закусок, по которым можно точно установить меню кабаков, которые он посетил в этот вечер. Светлый пыльник с прожженной сигаретой дыркой на поле тоже изгваздан.

Сим-Сим пытается устроиться поудобнее и глухо стонет.

Чич свистит ему негромко:

— Эй, на полубаке! Не очухался еще?

Туманский приходит в себя, недоуменно озираясь, сильно трет опухшее лицо, будто умывается.

— А… где я был, Кузя?

— Ну, судя по твоему роскошному смокингу, в каком-то шикарном кабаке.

— Угу. А где охрана?

— Ты ее разогнал.

— А куда мы едем?

— Куда приказал, туда и едем.

Сим-Сим надолго задумывается, пытаясь вспомнить.

— А куда я приказал?

— К Лизавете… Куда же еще?

Туманский умолкает надолго.

— Не передумал?

— Черт… Давай добивай меня. Ты что, меня… из кабака изъял?

— Если бы. Ты просто вломился среди ночи в квартиру Элгочки. Напугал нас до смерти.

— Тебя тоже? Не свисти.

— Ну ее. Черт! В самый сон вломился. Кажется, Карловна успела закинуть термос с кофейком. Посмотри там сзади.

Туманский, перегнувшись, извлекает из-под заднего сиденья роскошный термос, отвинчивает серебряную крышку-чашку, наливает кофе и протягивает Кузьме.

— Не узнаешь термосок? — усмехается тот. — Это мне еще Нинель, Нина Викентьевна, на пятилетие моей службы дарила. От вашего, между прочим, общего имени.

— Не помню.

— Сколько тебе было, когда ты у дружка своего, Кена, ее увел? Двадцать? Двадцать пять?

— Я не увел… Нина сама ко мне пришла…