— Не помню.
— Решался вопрос немыслимой, почти державной важности: где главную городскую елку ставить? С лампочками. На набережной, возле вокзала или на площади.
Ведающая мэрскими финансами дама фыркает:
— Ну и что? Все правильно. Дети ждали праздника. С Дедом Морозом. Дети прежде всего. Все для детей…
— Вот как? И именно поэтому вы, именно вы, на полтора месяца сняли обе школы с бесплатного детского питания. Почему?
— Ну, мне нужно поднять финансовые документы. Кажется, была задержка с переводом бюджетных средств из области.
— Я могла бы сказать открыто, что вы нагло врете, мадам, но пока буду считать, что это просто провал в вашей финансовой памяти. Деньги переводились точно в срок, но вы их перегоняли в коммерческий банк «Согласие». И не только эти. На чем проценты наваривали? На киселе и булочках?
— Это… не я. Нет! Нет! Это Маргарита Федоровна!
Я ухмыляюсь:
— Доктор Лохматов. Вы не догадываетесь о том, что вы уже могли бы жить в прекрасном новом доме? А не снимать угол у своей тетки?
— С чего это?
— Так ведь личным целевым распоряжением губернатора Лазарева к нам только для начала в свое время загнали семьдесят восемь миллионов рубликов на улучшение жилищных условий медперсонала, включая даже «скорую помощь».
— А где же они?
Лыков поднимает голову:
— Яму возле моей ментовки видел? Считается, под фундамент. Вот там они все и закопаны.
— Не все, Лыков. Ой, не все. Это же туфта. Ну, поставили ящик водки экскаваторщику. За яму. Как бы под фундамент. И табличку воткнули про строительство. А остальное где? Там же? В «Согласии»?
— Это не я. Это все она. Она все… — сызнова вскакивает финдама. — Вы бы сами попробовали бы с нею… Сами!
Марчук крутит свой запорожский ус и басит примирительно:
— Лизавета Юрьевна, так мы с вами каши не сварим. Что было, то было, а нам же дальше жить.
— Да вам-то что за жизнь беспокоиться? Дорогой вы наш водоканал, Григорий Остапыч? У вас на пасеке не меньше сотни ульев летом стоит. Пчелки на вас вкалывают. По копеечке с цветочка — уже о-го-го! А сколько вы на своем посту получаете?
— Согласно окладу, сами понимаете. Ерунда, она и есть ерунда.
— Так каким же таким медом ваше руководящее кресло смазано, что вас двадцать лет из него никто и пушкой вышибить не может? Объяснить про склады, цемент-бетон, трубы-вентили?
— Это еще доказать надо.
— Да бросьте вы! Все свои! Что им-то доказывать?
Финдама уже промокает платочком глазки, утирая якобы обильные слезки:
— Мужчины! Вы мужчины наконец или кто? Кто-нибудь эти издевательства над нами прекратит?
— Ну что вы, мадам. Это Маргарита Федоровна знала, как издеваться. По себе помню. А лично я издеваться еще и не начинала. Да и зачем? Я же понимаю, что мне с вами жить и работать. И других, пушистеньких и с белыми крылышками, с Марса мне никто не пришлет.
— «Я», «мне». У вас что, Лизавета, мания величия?
— Если бы у меня была мания величия, я бы уже всем европейским рынком рулила, а не с вами тут воду в ступе толкла. Собственно говоря, я ведь собрала вас всего лишь для того, чтобы сообщить: в казне на сегодняшний день — ноль. На завтрашний — тоже…
— Но этого просто не может быть! — балдеет Марчук.
— В этой жизни, как выясняется, все может быть. Нам завтра и за бензин для мусорок заплатить нечем. И автобусы станут. И другое прочее. Так что «финита»! Как там в похоронном марше? «Умер наш дядя, а тетя рыдала…» Только не делайте вид, что вы этого не знаете.
— Вообще-то, конечно, уже третий месяц из областной кормушки — ничего. Абсолютно. И не пробьешься к ним. Это Щеколдина там ногой дверь открывала…
Финдама охотно подхватывает:
— Вот именно. Очень похоже, что нам, Лизавета Юрьевна, кислород перекрывают.
— Это не вам перекрывают. Это мне перекрывают. А почему — не догадываетесь?
— Воспитывают?
— Дрессируют!
…Вечером в дедовом кабинете мы с Элгой опять стонем под завалами городских бумаг. Элга обалдело листает очередное нечто:
— Что мы еще имеем? Судя по датам, это отчеты почти трехгодичной давности. Я не очень понимаю, почему мэр их хранила и не уничтожила.
— А кого ей тут было бояться? Да и что мы о ней знаем? У таких не одна бухгалтерия, а по крайней мере две.
Вплывает сонная Гаша.
— Все ищете. Все судите. А чего искать? Чего судить? У нее теперь архангелы… за следователей. Апостол Петр ей нынче прокурор.
— Ты чего вылезла, Гаша?
— Мне сон был. Только что. Помнишь, ты по телику еще с Москвы выступала. Про то, как ты на встрече молодых бизнесменов от своей поганой корпорации у президента себя представляла.
Читать дальше