Пип Уильямс - Потерянные слова

— Ты заставляешь меня волноваться, — сказал он.

Я выбрала тихое место, где солнечный свет был не слишком ярким. Гарет снял пальто и расстелил на земле. Я сняла свое и положила рядом. Мы сели слишком близко друг к другу для упреков, которые, как я думала, должны обязательно посыпаться. Достав бутерброды из сумки, я протянула их Гарету.

— Говори, — сказал он.

— Что?

— То, о чем ты думаешь.

Мы смотрели друг другу в глаза. Я не хотела, чтобы что-то изменилось между нами, и в то же время желала, чтобы он смог полностью меня понять. В моей голове кружились образы и эмоции, и я забыла все слова, которые придумала заранее. Мое дыхание сбилось, и я поднялась на ноги. Подойдя к воде, я жадно глотала воздух, но мне было трудно отдышаться. Гарет звал меня, но из-за шума в ушах я едва различала его голос.

Я расскажу ему о Ней. Даже если он никогда не сможет меня простить. Мне было плохо, но я вернулась к нему.

Мы сидели друг напротив друга. Каждый на своем пальто. Гарет смотрел вниз, потрясенный и притихший. Я рассказала ему все. Я произнесла слова, которые меня пугали: девственность, беременность, роды, младенец, удочерение. Мне стало спокойнее, и тошнота прошла.

Я наблюдала за Гаретом. Возможно, я потеряю его, но Ее я потеряла уже навсегда. Возможно, он во мне разочаровался, но в себе я разочаровалась уже давно.

Я поднялась и ушла прочь. Когда я обернулась, Гарет по-прежнему сидел и гладил рукой мое пальто, которое я оставила на земле.

Церковь Святого Варнавы была открыта, и я зашла в утреннюю часовню. Не знаю, сколько времени я там провела, прежде чем Гарет нашел меня. Он накинул мне на плечи пальто и сел рядом. Когда он взял мою руку, я позволила ему вывести меня на зимнее солнце.

Мы вернулись в Издательство, я взяла свой велосипед и сказала, что доеду до Скриптория одна.

Гарет смотрел на меня, и в его взгляде не было упрека, только грусть.

— Это ничего не меняет, — сказал он.

— Как такое возможно?

— Не знаю. Не меняет, и все.

— Может, со временем изменит.

Он покачал головой.

— Не думаю. Война сделала настоящее важнее, чем прошлое, и еще более важным, чем будущее. Я полагаюсь лишь на то, что чувствую сейчас. И после всего, что ты мне рассказала, я думаю, что стал любить тебя еще больше.

Существует не так много слов, значений у которых столько же много, сколько у слова любовь . Оно проникло в глубину моей души и значило для меня нечто большее, чем то, что я слышала или говорила раньше. Лицо Гарета была по-прежнему грустным. Он взял мою руку и поцеловал обожженную ладонь, потом повернулся и зашел в здание Издательства.

Когда я проснулась на следующее утро, в доме стоял жуткий холод. Я с трудом заставила себя вылезти из постели. Слова Гарета должны были принести мне облегчение, если бы не грусть в его глазах. Он что-то скрывал от меня, так же как и я от него до вчерашнего дня. Мне хотелось, чтобы Лиззи была сейчас рядом со мной.

Я быстро оделась и пошла в Саннисайд, когда на улице было еще темно.

Открыв дверь кухни, я увидела Лиззи по локоть в мыльной пене. На скамье лежало все, что осталось от завтрака: миски, чашки, тарелка с тостами.

— Печь горячая, — сказала Лиззи. — Погрейся, пока я помою посуду.

— А где помощница, которая приходит по утрам?

Девушки постоянно менялись, и имя последней вылетело у меня из головы.

— Уволилась. Хоть кому-то война на пользу: на фабриках платят больше, чем Мюрреи могли себе когда-либо позволить.

Я сняла пальто и взяла полотенце.

— А миссис Баллард не может вернуться?

— Она сейчас с трудом со стула встает, — ответила Лиззи.

Я отрезала толстый кусок хлеба и смазала его джемом.

— Я испекла сегодня лишнюю буханку хлеба, — сказала Лиззи. — Забери ее сегодня вечером, когда будешь уходить.

— Ну зачем ты? Не надо было, — сказала я, слизывая джем с пальцев.

— Ты сидишь в Скриппи от рассвета до заката, и у тебя нет прислуги. Я правда не понимаю, зачем ты уволила ту девушку. Кто-то должен тебе помогать.

Когда я отогрелась и наелась, я прошла через сад в Скрипторий. К счастью, там никого еще не было. До появления первых работников оставалось не меньше часа.

Скрипторий почти не изменился с тех пор, как я сидела под сортировочным столом. На мгновение я представила, что папа все еще жив и нет никакой войны. Я провела рукой по книжным полкам, вспоминая прошлое.

Когда я села за свой стол, я прислушалась к тишине. Из отверстия в стене доносился легкий свист. Я поднесла к нему руку и почувствовала поток холодного воздуха. Он до боли обжег мне руку, и я подумала о тех коренных народах, в традициях которых принято оставлять отметки на своей коже в честь важных и судьбоносных событий в их жизни. Я бы оставила на своей коже слова. Но какие?