Джеймс Макбрайд - Дьякон Кинг-Конг

Когда пожилая дама договорила, он чувствовал себя как после благословления, будто очистил душу от грехов на исповеди. Настал вечер, и она уже едва не засыпала на ходу. Он поднялся, чтобы поблагодарить ее и уйти, когда она спросила:

— Твоя мать еще жива?

— Да, — сказал он.

— Ты уж ее уважай, сынок. Сколько бы добра ни делал твой папа, стояла за ним она. Что она нынче поделывает?

— Работает в саду.

— Это хорошо. Пожалуй, не стоит ей рассказывать, что мы с тобой беседовали.

— А кто говорит, что я расскажу?

Сестра Пол недолго мерила его взглядом, потом сказала:

— Мне сто четыре года, сынок. Я все твои штучки наперед знаю. Ты захочешь меня проверить, надеешься, она вспомнит про сто долларов, которые предложил мне твой папа за то, что я увезла тот грузовик. Вспомнить-то она вспомнит, в те времена это были немалые деньги, да и ей, поди, пришлось туго — сидеть в такую рань в гостиной, пока правая ступня у ее супруга смотрит в одну сторону, а лодыжка — в другую, и у порога стоит грузовик, полный неприятностей, и ты еще храпишь наверху носопеткой, полной соплей, и с жизнью, полной головной боли, впереди: небось, растить тебя было не сахар. Жена все понимает, сынок. Если б она хотела, чтобы ты узнал, что случилось той ночью, думаю, она бы давно уже выложила. Зачем тревожить сердце старушки матери? Ежели с тобой случится беда через то, что я тебе рассказала, тогда мне и принимать ее страдания на душу. Я стара, сынок. Мне лгать незачем.

Элефанти подумал, потом сказал:

— Ладно. — Помолчал. — Спасибо… за все. Я могу что-то для вас сделать?

— Если ты молишься, то помолись, чтобы Господь прислал мне мой кусок сыра.

— Что-что?

— Видишь ли, твоему папочке был по вкусу мой харч…

— Харч?

— Поедовка. Любил он мою стряпню. Все бы отдал за мою жареную курочку. Как-то раз я его кормила, когда он возводил церковь. Он в ответ поделился кусочком своего сыра. Итальянского. Не знаю, как зовется. Но сыр был просто чудо! Так я ему и сказала! Когда мы отгрохали церковь, этот сыр он присылал нам много лет. Мистер Гвидо уж давно усоп, а сыр, я слышу, так и продолжает приходить. Как по волшебству. Небось, от Иисуса.

Тут пора было вступить Элефанти, и он прочистил горло — снова почувствовав себя большой шишкой.

— Я узнаю, кто присыла…

— Я тебя о чем сейчас просила, сынок?

— Может, моя ма…

— Сынок, что же тебе неймется запачкать свою мамку в этой гадости? Ты меня спросил, чего мне хочется, и я ответила. Ответила: просто помолись Иисусу, чтобы Он прислал мне кусок того сыра. Я просила старину Пиджака, но его в эти дни не увидишь. Тот сыр шлет Иисус, сынок. Никто иной. Он идет от Иисуса. Я прошу тебя попросить Иисуса прислать и мне немножко. Всего ломтик. Не лакомилась им уж сколько лет.

— Эм-м… хорошо. — Элефанти поднялся и двинулся к двери. Мелисса последовала за ним. — Что-нибудь еще? — спросил он.

— Ну, если не прочь, перед уходом дай на чай мистеру Мэлу.

— Кто такой мистер Мэл?

— Тот пожилой белый мужик у дверей, который присматривает, чтоб мы, старики, не убегли.

Элефанти взглянул на Мелиссу, и та кивнула дальше по коридору в сторону входа, где виднелся старый охранник, задремавший с «Дейли ньюс».

— Я двенадцать лет кажную неделю пересылаю в Пять Концов свой взнос, — сказал сестра Пол. — Четыре доллара и тринадцать центов от своей пенсии. Он кажную неделю носит их на почту. Заказывает перевод, кладет деньги в конверт и отправляет. Если только почта не платит ему пивом и спиртом, у меня перед ним долг за марки и конверты за двенадцать лет. Вдобавок стоимость пересылки этих самых четырех долларов и тринадцати центов. Мэл, прямо скажем, заливал виски за воротник столько, сколько я здесь пробыла, и продолжит, пока не уйдет через год-другой. Но — вот тебе крест — человек он хороший. Я бы хотела отплатить то, что должна, прежде чем отращу крылья. Как думаешь, можешь поделиться с ним малостью? Денег он не берет. Говорит, уже слишком старый.

— А что он любит кроме выпивки?

— Очень ему по вкусу шоколадные батончики «Марс».

— Тогда их ему хватит до конца жизни.

В стену они забрались той же ночью, в 4:20. Элефанти и Пиджак. Мелисса осталась в машине на обочине — с выключенным светом и гудящим двигателем. Незачем было просить ее рисковать. Она свою часть работы выполнила — разузнала все, что требуется. Услышав описание предмета, прочитав несколько газет из тех времен, а потом созвонившись с человеком в Европе, чтобы договориться о передаче и продаже, она поняла, о чем речь. Оказывается, «мыло», которое ее дядя Мэйси — брат Губернатора — спрятал и вывез в Америку в своей «коллекции», выкраденной из венской пещеры в 1945 году, вовсе не мыло. А самый древний трехмерный предмет в мире. Венера Виллендорфская, богиня плодородия. Крошечный кусочек известняка в виде беременной женщины, тысячелетнего возраста. И находился он прямиком в ладони Иисуса — цветной ладони, нарисованной на шлакоблоке заднего фасада баптистской церкви Пяти Концов Коз-Хаусес в Бруклине, штат Нью-Йорк, сыном сестры Бибб, Зиком, при помощи Пиджака и Сосиски, по указанию пастора Го, который несколько лет назад решил, что Иисуса следует преобразить из белого в цветного. Теперь та ладонь, какая осталась, больше напоминала пузырь. Но все же была ладонью.