Шанель Клитон - Когда мы покинули Кубу

– Дуайера?

Я киваю.

– Лично? Совсем не знаю. Но в определенных кругах у него определенная репутация. Когда я услышал о твоем отъезде в Лондон, я сразу понял, что без Дуайера дело не обошлось.

– Он помог мне устроиться в университет. Для прикрытия, конечно. Я должна была подобраться к этому кубинскому агенту, Рамону. И все-таки мне понравилось. Очень.

– Изучать политологию?

– Ну да.

– Рад, что тебе представилась такая возможность.

– Теперь, похоже, об учебе придется забыть.

– Пока об этом не беспокойся. У тебя еще будет время уладить дело. Может, оформишь академический отпуск, а может, и не придется. Кто сказал, что ты уезжаешь надолго? Захочешь вернуться – вернешься. Если люди Дуайера избавились от тела, тебе вообще не из-за чего волноваться.

– Пожалуй.

Волноваться из-за учебы, когда вот-вот может разразиться ядерная война, – это действительно довольно глупо.

В самолете мы разговариваем мало. Проблемы наших взаимоотношений отступают на второй план, а на первом плане сейчас политика и создавшееся международное положение – то, о чем Ник не может свободно разговаривать на людях. Когда он обнимает меня за плечи, я, как ни странно, засыпаю: мне удается отчасти возместить себе бессонную ночь в отельном номере.

Во сне я вижу Ника, его руки, прикасающиеся к моему телу, его губы, целующие меня. А еще мне снится схватка с Рамоном и выстрел. Только на этот раз, посмотрев на руки, я вижу не его кровь, а собственную.

Вздрогнув, я просыпаюсь. Ник целует меня в лоб. Между его нахмуренных бровей глубоко залегла тревога, напряжение проходит через его пальцы, переплетенные с моими. Маскировать истинную природу наших отношений мы не считаем нужным: перед лицом угрозы, которая над нами нависла, это кажется бессмысленным.

По прилете в Вашингтон мы с Ником едем в его квартиру в Джорджтауне. Переодевшись и быстро меня поцеловав, он сразу же отправляется на работу.

Опять оставшись одна, я звоню Элизе и объясняю ей ситуацию в настолько общих чертах, насколько возможно. Она забрасывает меня вопросами об отношениях с Ником: как нас угораздило снова встретиться, что между нами было, почему я решила вернуться с ним в Америку. О своих «внеучебных» занятиях я, разумеется, молчу, а о создавшемся международном положении говорю минимум – только чтобы ее предостеречь.

О том, что Советский Союз наращивает вооружение, известно уже довольно давно, однако угроза ядерного удара по Соединенным Штатам – это новость, причем очень тревожная.

– Ты меня пугаешь, Беатрис. К чему ты клонишь? – спрашивает Элиза.

– Может быть, тебе стоит закупить впрок каких-нибудь продуктов. Сегодня вечером президент выступит с обращением к гражданам, – говорю я и думаю о маленьком племяннике, которого не видела уже полтора года. Наверное, он подрос. Как мы переживем все это? – Запасись необходимым. И подумай, куда можно быстро уехать из Флориды, если придется.

Элиза вешает трубку, чтобы начать обзванивать других членов семьи – об этом ее не приходится долго просить. После всех тех ужасов, с которыми мы столкнулись, мы не пренебрегаем никакими предостережениями. Однажды нас уже застигли врасплох. Это не должно повториться.

Чтобы занять время, я принимаюсь исследовать квартиру Ника. Открываю шкаф, трогаю костюмы, вдыхаю запах знакомого одеколона. Так я изучаю бытовую сторону его жизни. Сходясь, мы с ним очень быстро начинаем вести себя как супружеская пара, что одновременно и приводит меня в восторг, и пугает.

В нескольких кварталах от дома есть рынок. Там я покупаю продукты на деньги, которые обменяла в аэропорту. Благодаря ЦРУ я стала финансово независимой, и это не может не радовать.

Вернувшись в квартиру Ника и приготовив ужин, я сажусь перед телевизором, чтобы послушать выступление Кеннеди.

На следующие же сутки после нашего отъезда из Лондона, в семь часов вечера, Кеннеди обращается к гражданам. Он сидит за своим столом в Овальном кабинете, лицо суровое. По темпераменту он, чувствуется, человек спокойный, значит, несмотря на относительную молодость, его трудно выбить из равновесия. Рука, удерживающая штурвал, не дрожит. Я завидую американцам: у них устойчивый лидер – не то что Фидель с его пламенной риторикой и гневными эскападами. Когда я была моложе и боролась за радикальные перемены, мне импонировала такая ярость, но теперь я предпочитаю спокойствие Кеннеди, хотя и не могу простить его за произошедшее в заливе Свиней.