Дмитрий Глуховский - Текст

Чтоб не думать.

Закрыл форточку – пусть больше не пугает.

Телефон мигнул зеленым – монохромный экранчик зажегся. Повертел в руках. Это было странно – держать ее телефон. Думать, что она его к уху прикладывала. В телефоне, все-таки, какие-то пылинки человеческой души из разговоров западают и оседают. То ли на мембранах, то ли на микросхемах.

Погладил его зачем-то.

Ладно. Где тут Гошин номер?

Уже совсем на секундочку включил Петин айфон, быстро нашел в нем Гошу, и в материн мобильник перебил по цифре. Все, можно звонить? Времени, правда, без четверти двенадцать. Но зудело, не унималось.

Он нажал кнопку с поднятой зеленой трубочкой. Деньги-то у тебя остались на нем, ма? Пошли комариные гудки – и Илья осторожно приложил телефон к уху тем местом, которым его к своему уху прижимала мать.

Прогудело-прогундело: раз, пять, десять. Включился автоответчик – Гоша-бодрячок предлагал выкладывать, зачем его ищут, божился перезвонить. Нет, погоди, ты мне сейчас нужен, а не потом. Потом будет суп с котом.

Набрал снова. Опять стало отсчитывать: туу, туу, туу. Сняли.

– Але?! – испуганный девчачий голос.

– Привет, – хрипло сказал Илья. – А Гошу можно?

– Гошу? – растерянно переспросила девушка.

– Ну Гошу, да. Это ведь Гоши номер?

– А Гоша умер, – сказала она.

– Что? – сказал Илья.

– Умер. Правда. Полчаса назад. «Скорая» сказала. Ему с сердцем плохо стало.

– Как с сердцем? То есть?!

– В караоке, – ответила она, как будто это все объяснило. – Я сейчас в больнице. Мы сегодня только утром с ним познакомились. А вы его хорошо знаете? Вы можете сюда приехать? И тут милиция. А то я ничего не понимаю.

Илья сбросил ее. Нажал кнопку с красной брошенной трубкой и подержал, чтобы мобильник сдох. Дольше, чем надо. Потом кинул его на кровать.

То есть спрашивал он у нее, а сам уже прекрасно знал, в чем дело. От чего может стать плохо с сердцем у парня, которому еще тридцати нет и который только с утра затарился кокосом? От одного. Передознулся. Зазвал девчонок в караоке, угощал их там, может: все по своему утреннему плану. Кроме последнего.

А это ты ему продал.

Хазин отказывался ему давать, а ты дал. Хазин, который чморил его, плевал на него, который его за шута держал – перестал своего Гошу пичкать, но ты-то за него перерешил, переделал по-своему. Ты этому слабаку, этому болтуну, этому блаженному человеку впарил сразу шесть граммов, хорошую цену ему предложил! А он и взял – больше взял кайфа, чем дурацкое сердце-тряпка может выдержать. Жадность. Глупость. Скотство.

Ты взял чужой телефон, нашел в нем кого-то живого и веселого, искусил его и убил. Танцуй теперь, давай танцуй, болтай в полный голос – сам с собой! Один дери глотку, чтобы самого себя переорать.

Встал на колени перед материной кроватью.

Потрогал кнопочный телефон, который только от мертвых к мертвым мог звонить.

Я этого не хотел. Если бы мне дали протрезветь, я не стал бы и Хазина убивать, честное слово. А теперь одна костяшка домино роняет другую, они как-то сами рушатся, помимо меня.

Зарылся лицом в смятую подушку.

Помимо тебя? Вовсе нет: это ты их толкаешь. Ломаешь ногами лабиринт из костяшек-судеб, в котором оказался, чтобы только самому выпутаться и сбежать, чтобы уйти от наказания, которое заслужил. Хазин отправил тебя на зону, а что этот сделал тебе? Этот никому ничего не сделал. Он – за что заплатил? За какую-то жадность? За свою – или за твою?

Не хватило тебе Пети? Теперь ты аккуратно, за лесочку вытащишь из черного телефона тех, кто несмотря ни на что любил Хазина, и их жизни тоже порвешь?

Друг, девушка, мать с отцом.

Как, думаешь, твоя блядская клоунада аукнется им, когда они поймут, что случилось? Как Нине будет удержать Петиного ребенка в животе, когда она на похоронах будет гадать, кто ей вместо него писал? Как отец, который гордится – видно же, что он на самом-то деле гордится! – тем, что из сына такого хищника воспитал, что тот еще сильней и хищней его вырос, будет его в землю закапывать, единственного?

От этого – тоже сбежишь? А?

Илья вскочил, вырубил ей свет, шваркнул дверь со всей силы, метнулся в кухню, плеснул в себя водки.

Потискал Петин телефон.

Дернул Хазина опять из посмертия.

Еле дождался, пока тот придет в себя, вырулит из беспамятства.

Давай сюда отца своего, давай этого упрямого осла! Он все ноет, что ты ссышь с ним по-мужски поговорить – ну давай, вызови его на разговор!

Нашел переписку с Юрием Андреевичем.