Дмитрий Глуховский - Текст

Ты не сердитый дух в нашей квартире, не захлопнувшаяся дверь, не эхо в переходе, это просто я по тебе соскучился. Ты умерла, тебя нет. Тебе все равно, где тебя закопают. Ты не можешь ничего запретить мне, не можешь ни за что меня отругать. Мне одиноко от этой свободы, мне тоскливо без твоей брани. Но все, что ты можешь сделать мне – не разговаривать со мной.

Она мне просто очень нравится, эта Нина, понимаешь? И ей надо жить, жить за двоих, ей очень нужно в две тысячи семнадцатый и дальше.

Я тоже пытался пробраться туда обманом. У меня почти получилось. Но расклад вышел такой, что или она – или мы с тобой.

Хотел бы я, чтобы можно было спасти и тебя, и ее, я бы хотел и себя спасти, и Петю, но можно было только одного кого-то, и я выбрал ее. Пусть бы только она отошла от края котлована подальше, а мне уже плевать. Я расцепляю пальцы, пускай песок волочит меня вниз. Живые к живым, мертвые к мертвым.

Я мог сделать по-другому. Я мог бы сегодня заночевать в самолете, а завтра проснуться в Новом Свете. Все было в моих руках. А на самом деле я никуда не убежал бы, даже если бы улетел, я никогда не смог бы закончить этот разговор с тобой, даже если бы отпел тебя, я думал, что убивать не страшно, а оказывается, убивая других, убиваешь и себя: нерв, живой корень мертвишь в себе этим мышьяком, и существуешь дальше, как мертвый зуб.

И все равно мне очень хотелось еще побыть, я мухлевал как мог и изворачивался до последнего. Но теперь все как-то становится на свои места. Меня помаленьку отпускает, ма. И я больше не побегу.

Ты прокляни меня, если хочешь, что я так с тобой поступаю.

Я всегда не так боялся порки, как того, что ты со мной перестанешь разговаривать.

– Забирать пришли?

– Я… Хотел еще раз посмотреть.

– А что тут смотреть-то? У вас срок уже подходит, ладно еще неделя пустая. Потом пени пойдут. Вик, поди открой ему. А то глядите – придется ее как бомжа, а за счет города не разгуляешься!

Вика провела его через облупленные кабинеты в холодильное помещение, громыхнула замком, отодвинула створу, зажгла свет: одна лампочка накаливания только зажглась, а ртутная колба капризничала. Илья помедлил на пороге: не знал, как на мать взглянуть, боялся прощаться.

Пересек.

За эти дни одних мертвецов разобрали, других прибыло, каталки перещелкивали, как пятнашки, с места на место, и мать вот тоже переместили к другой стене.

Она лежала теперь одна, прямо напротив входа. Теплый свет от старой спиральной лампочки падал ей на лицо и отогревал его, смягчал, румянил. Губы, которые в прошлый раз показались ему поджатыми, отсюда виделись спокойными и как будто даже чуть-чуть улыбались. Лицом она была обращена прямо к Илье.

Он постоял, потом наклонился к ней, прикоснулся губами ко лбу.

Сердце разжало. Все прояснилось.

– Пока, ма. Я домой.

Микроавтобус с черными окнами все стоял у дома, даже переполз поближе к его подъезду – и не спал. Илья прошел мимо, не прячась. Погладил домофонные кнопки, распахнул пошире дверь. Взошел по ступеням, не торопясь, вглядываясь, внюхиваясь.

Открыл, разделся, помыл руки, поставил щи греться. Оставалось как раз на тарелку. За неделю они не прокисли, наоборот – настоялись. Включил телек, стал смотреть новости: канал «Лайф», Дениса Сергеевича любимый.

– «В Москве совершено убийство сотрудника правоохранительных органов. Тело майора полиции с колотыми ранами было сегодня обнаружено рабочими на территории Трехгорной мануфактуры. Следствие отрабатывает несколько версий…»

Убавил громкость. Стал хлебать.

И тут из телевизора на него посмотрел Петя Хазин. Цветное смешливое фото, кадр жизни из Инстаграм. Илья поперхнулся коркой: думал, я больше никогда не увижу тебя, Хазин, раз твоего телефона у меня больше нету. А ты вот.

Потом Петя погас, а вместо него стали показывать, как корреспондентка с красным поролоновым микрофоном стучится в железную дверь. Ей открывают – пожилая женщина с седыми, еще вьющимися волосами, с темными глазами как два колодца, растерянная, и сразу пытается дверь пересилить, но оператор уже поймал ее в объектив, уже доит горе.

Внизу экрана титр: «Светлана Хазина, мать убитого». Шепчет что-то. Вот как она выглядела. Илья закрутил звук в ноль, чтобы она вообще беззвучно шевелила губами.

Потом вышел высокий человек с лошадиным лицом, с гнедой шевелюрой – его перекосило, он ударил наотмашь по камере, дернул жену внутрь, хлопнул дверью.

– Простите, – попросил Илья, но телевизор в ту сторону не работал.