Альфред Дёблин - Пощады нет

Прижавшись головой к оконной раме, спал в углу ее старший сын Карл, шляпа лежала у него на коленях. Краснощекий, темнорусый, как отец, с таким же, как у того, мягким круглым лицом, он в шестнадцать лет ростом догнал мать. Мальчик дышал ртом, видна была верхняя челюсть, где не-хватало двух зубов. В тот памятный день, когда отец грозился покинуть семью, он выбил мальчику эти два зуба. Во время ссоры она схватила мужа за плечи и стала трясти его, призывая опомниться. Он с силой оттолкнул ее, и вдруг сын, этот мальчик, который как будто никогда не замечал раздоров между родителями, смертельно бледный, с безумным выражением лица — он случайно присутствовал при этой сцене — не в силах произнести ни слова, вырос перед отцом. С секунду тот оторопело смотрел на него, как на чужого, а затем ударом кулака убрал мальчика с дороги. То, что она помирилась с мужем в тот же день, она ощущала как предательство по отношению к сыну. Сын, конечно, видел все в другом свете, он был счастлив, когда мать пришла к нему в комнату, перевязала ему лицо, заставила его полоскать рот, ласкала его, плакала. С этой минуты сын, как тень надежды, как тень какой-то опоры, вступил в ее жизненный круг. Между ним и ею протянулись тайные нити. Голова мальчика качалась в такт вагонным толчкам, их общий враг был мертв, но как странно — именно Карл безудержней всех плакал у могилы отца!

В другом углу, вплотную прижавшись к матери, спал семилетний Эрих, на скамье напротив, укутанная материнским пальто, лежала трехлетняя Мария. Этих троих, оставшихся ей после кораблекрушения, она увозила с собой.

Была ночь, когда она приехала в столицу. На вокзале ее встретил служащий ее брата, седой молчаливый человек; глядя на выходившие один за другим из вагона четыре существа, он безмолвно приподнял круглую твердую шляпу; вид у встречавшего был довольно потертый, носильщик взялся за вещи, седой господин, без единого приветливого слова, даже детям не задав ни одного вопроса, повел семью по лестнице прямо к извозчику. За тяжелым багажом, за ящиками и большим чемоданом он пришлет завтра. Дети, разбуженные среди ночи, ошарашенные громадой вокзала, шумом, толпой, заупрямились, не желая итти вниз; господин повернулся и посвистал, как свищут собакам.

Карета тарахтела по светлым и темным улицам, мальчики прилипли к оконцам, только дочурка плакала на руках у матери. На широкой улице, перед домом, у которого горел красный фонарь, они остановились, сопровождавший их господин отпер дверь, по узкой лестнице они поднялись на пятый этаж, — такой высокой лестницы дети еще никогда в жизни не видели. На площадке было много низеньких дверей с ящиками для писем, одну из таких дверей он отпер, это была крохотная, темная и неприглядная квартира, состоявшая из кухни — около самого входа, — передней и одной комнаты. Приказчик, не снимая пляпы, поставил на кухонный стол свечу, нашел, что воздух спертый, открыл окно, положил на стол ключи, приподнял шляпу и без единого слова вышел. Мальчики, взбудораженные, выбежали на лестницу, им хотелось хотя бы в темноте посчитать, сколько же этажей в этом доме. Мать загнала их в комнату, заставила без света раздеться и лечь на матрацы, постланные прямо на полу. Но как только мать с маленькой дочуркой ушла на кухню, мальчики в одних рубахах вскочили и приникли возбужденными лицами к оконному стеклу. Черная масса домов со множеством молчаливых окон, с закрытыми магазинами была, как сплошная стена — какая-то гигантская крепость. По улице горели редкие фонари, в домах нигде ни огонька, но все дома, наверное, сверху донизу набиты людьми. Это была улица, о, какой огромный, таинственный город!

В кухне мать уложила девочку рядом с собой. Когда ребенок уснул, она сняла с себя его ручки и тихо опустилась на пол. Она сидела долго. Медленно вырисовывались очертания плиты, ножки стула возле матраца, окно, занавешенное полотенцем. На плите что-то возвышалось. Это была сумка с круглой ручкой. Завтра она, мать, будет на этой плите варить для детей обед. Она оглядывает все, точно обломки после кораблекрушения, совершенно равнодушно. Она была ко всему готова, но то, что она увидела, оглушило ее.

Через неделю маленькая квартирка приняла жилой вид, кровати были расставлены, занавеси повешены; придавая комнате видимость уюта, стоял стол со стульями вокруг, с потолка свешивалась, будто раскинув руки, газовая лампа, и только в кухне еще беспорядочно громоздились нераскрытые ящики.