Альфред Дёблин - Пощады нет

Однако, среди коммерсантов и промышленников находились еще люди, которые толковали о какой-то коммерческой этике и платили по своим обязательствам. Это был великодушный жест, стоивший им, кстати сказать, существования. Так, самцы некоторых насекомых, исполнив свою любовную обязанность, платятся за это жизнью. Но большинство отечественных промышленников отмалчивалось, благородно воздерживаясь от обвинения кого бы то ни было. Эта часть должников ограничивалась тем, что просто не платила.

И вот, пока широкие круги общества вновь с увлечением читали об убийствах и воздушных катастрофах, пока они обогащались газетными сведениями о подонках общества — о подпольном мире преступников, о любви в притонах, об удивительных обычаях, союзах и любовных отношениях в этом мире, — положение обострилось. До сих пор все сохраняли спокойствие и терпение. Но то, что страны-кредиторы, не получив своих денег, отказали в дальнейших займах, — это выбило дно из бочки. Страны-кредиторы мстили за сделанный им намек, что так дальше продолжаться не может. Стало известно, что они стали предъявлять претензии странам-должникам, будто те вложили одолженные деньги в создание мощных банков, постройку фабрик, больниц, поселков. Ну, а скажите пожалуйста, для чего же было делать займы? И не навязывали ли сами эти страны — если уж говорить правду, то до конца, — свое маммоновское золото, чтобы взимать потом высокие проценты, нажитые на чужом поте, на чужом горбу. Замечательные методы! А потом еще попрекать тем, что люди трудятся! Приходилось иметь дело с недобросовестным противником (вспомним Шейлока). Во всяком случае, взаймы противник этот больше не давал.

Все с нетерпением ждали, что будет дальше. И кто меньше всего этим интересовался, почувствовал это на себе раньше других.

Как во всей стране, так и в нашем городе, строительство, радующее душу, пошло на убыль. Сразу впало в печаль множество людей с их женами и детьми, с их родственниками, которых они поддерживали, с их матерями и бабушками. Там, где жили в семье мать и бабушка, их старались сбыть с рук, по возможности, в казенные дома для престарелых, в богадельни. От этого у лавочников в округе, у булочников, мясников, сапожников, портных стало меньше покупателей.

Так как меньше строили, то вместе с каменщиками пришел черный день и для плотников, работающих топором и метром, загоревали стекольщики, слесаря, водопроводчики, штукатуры, маляра, печники, а вместе с ними — их жены и дети, их родственники, которых они поддерживали, их матери, бабушки и дедушки. Вынужденные ограничивать себя, они, в свою очередь, давали меньше заработать булочнику, мяснику, портному, сапожнику. Зато сами они подолгу околачивались в пивнушках, дома ворчали, дурно обращались с женой и детьми.

И кирпичным заводам в деревнях и в пригородах приходилось жечь меньше кирпича, и там освобождались рабочие руки.

Это были первые зарницы грядущего кризиса. Кризис надвигался неровно: то задерживаясь, то какими-то толчками. Еще можно было встретить миллионы людей как во всей стране, так и в нашем городе, которые ничего не видели и, покачивая головой, поучали: незачем преувеличивать, всегда бывали плохие и хорошие времена, сейчас как раз время плохое, ничего в этом особенного нет, это пройдет, как-нибудь перетерпится, во всяком случае, можно еще терпеть. Слушая таких людей, нельзя было не признать, что они правы. Но затем с ними происходило то же, что с человеком, который мирно сидит в своем саду под развесистым каштаном, мечтая, куря и наслаждаясь красотами природы. Несколько листочков реют в воздухе, он задумчиво рассматривает на лету их тонкий рисунок и тоненький стебелек; листочки, падая, кувыркаются в воздухе, точно играя. Но вот, листья начинают падать все чаще и чаще, на траву в своей зеленой иглистой кожуре грохается каштан, — вот было бы дело, угоди такая штука в голову. Человек думает: что за странное время года, я сижу как будто укрытый со всех сторон, внизу нет никакого ветра, должно быть, наверху ветер. И человек смотрит на деревья, которые не шелохнутся. Он устремляет взор ввысь, стараясь уловить порывы ветра, дующего наверху и не доходящего донизу, он хочет найти разгадку таинственного явления природы. Но вдруг снова раздается треск, кусочки коры, обрывки листьев летят человеку на колени, и смотри-ка! — человек вскакивает, козырьком приставив ладонь над глазами, вглядывается, — он заметил какой-то шелест в листве, там какой-то зверь, и, в самом деле, там сидит настоящий когтистый коричневый зверек, белка с огромным вертлявым и пушистым хвостом.