Альфред Дёблин - Пощады нет

Тарахтя, подъезжали наемные кареты, из которых, как птицы из клетки, выпархивали мальчики в матросских костюмах и кокетливые девочки. У двери, уже спасшись от дождя, дети оглядывались, улыбаясь толпе.

Вот из автомобиля, тяжело, как бегемот, выкатился в черной сутане с брыжжами священник. Сделав два шага, он громко запыхтел, жировая масса, заменявшая ему лицо, побагровела, будто он только что толкал автомобиль собственными тумбами-ногами. Изобразив на лице подобие улыбки, он вырвал из рук лакея зонт и грузно зашагал к убранной цветами лестнице, и все в толпе знали, что если не алтарь, то уж обильно накрытый стол безусловно ждет его священную особу.

Мощный коричневый автомобиль затормозил у подъезда, шофер выскочил и, обежав машину, подлетел к дверце, где зонтоносцы уже поджидали своих жертв. На этот раз зрелище было особенное. Много всяких семей уже прошло тут — свадебные гости, весело настроенные в предвкушении приятного, а главное пассивного участия

в предстоящем событии. Те трое, которые тяжело выплывали теперь один за другим из сумрака лимузина, две женщины и один мужчина, были пожилые, серьезные люди, по всей видимости, прибывшие сюда не для шуток. В облике их была какая-то мрачная торжественность. Они напоминали судей или инквизиторов, намеренных присутствовать на сожжении ведьмы, и толпа невольно расступилась перед ними.

Поджарый пожилой мужчина во фраке и цилиндре, выйдя из автомобиля, согнул под острым углом обе руки и предложил правую — одной даме, левую — другой. Вооружившись таким образом, он двинулся вперед, высоко подняв подбородок и закинув назад голову: взгляд он вонзил, словно копье, в несчастный дом и ни в чем неповинную лестницу, хотя это было всего лишь человеческое жилище. Впрочем, дамы, повисшие на его локтях, отнюдь не нуждались в его помощи: они сами ступали с решительностью жандармов. Так эта достойная троица двигалась по испуганной улице, приближаясь к полю битвы. Лакеям, ввиду чрезмерной ширины фронта шествующих господ, не оставалось места на флангах, и они вынуждены были зайти в тыл, чтобы, по крайней мере, уберечь от дождя откинутый назад цилиндр. Но их соответствующее случаю усердие увенчалось, к сожалению, лишь тем, что на блестящую поверхность устрашающей трубы пролился целый ручей стекавшей с обоих зонтов воды. И еще долго после того, как эта троица исчезла в раскрытой двери дома, хохотала толпа и, — о, ужас! — смеялись даже лакеи над этим отрадным происшествием, которое предвещало им Справедливость, Награду и Кару еще в этом мире: они смеялись и тогда, когда наверху, в импровизированном гардеробе, пострадавшие с видом серьезным и сосредоточенным стояли перед вешалкой, а ничего не подозревавшая гардеробщица, боясь, как бы не взыскали с нее за поврежденный цилиндр, показывала его суровому господину. Но господин, видимо, считал это повреждение не стоящим внимания по сравнению с тем вредом и горем, которые он, вместе со своими спутницами, собирался еще учинить в этом мире.

Толпе внизу не долго пришлось ждать новой сенсации. К подъезду стали подъезжать представители другого слоя населения — офицеры и чиновники. Обывателям — ремесленникам, купцам — приходилось теперь живей поворачивать головы. Люди в форменном платье не давали возможности долго разглядывать себя: выскочив из автомобиля, звякнув саблей и поправив шлем или фуражку, они выпячивали грудь и спешным маршем направлялись к подъезду, чтобы продемонстрировать гибкость и решительность, зачастую, может быть, вопреки солидному возрасту. Их дамам нехватало поэтому времени ловить взгляды толпы; шурша переливчатыми шелками, они быстро проходили под зонтами лакеев, и лишь изредка удавалось установить, что и господа офицеры имеют свои слабости и свой тяжелый крест в жизни. Но вот раздалось общее: «А-а!»

После обычных любителей поесть и попить, зрителей и распорядителей, появились, наконец, жертвы. Запряженная парой белых коней, подъехала, под неослабевающим дождем, свадебная карета. Лакеи, отряхнув зонты, дежурили у дверей в боевой готовности. И вот, карета стоит у подъезда. Лакей в расшитой галунами ливрее, не упуская случая щегольнуть своими белыми перчатками, откидывает дверцу, и карета являет миру то, что скрывалось в ее недрах — отнюдь не счастливо улыбающуюся пару: на тротуар, в свадебном облачении, с миртой в петлице, первым ступает жених, молодой, крепкий, элегантный мужчина с небольшими каштановыми симпатичными усиками. В наружности бедного грешника было какое-то блаженное успокоение, и всех умилил жест, которым он помог выйти той, чей пышный белый рукав показался из кареты. Видимо, ей надо было со многим управиться; пока еще скрытая во мраке экипажа, она, должно быть, хотела предстать перед зрителями в полном порядке. Наконец, она явилась перед толпой с видом сошедшей с небес непорочной девы; но сама она явно воспринимала свое положение, как нечто противоестественное. У нее было чуть покрасневшее, слегка возмущенное лицо и повадка человека, идущего напролом. С обиженным видом стояла она, повернув голову назад, следя за тем, как лакей в галунах подбирает ее шлейф, затем она устремила взгляд на дверь, где ее дожидались две кокетливые девочки в белых платьицах, уже нацелившиеся на тот же шлейф. Взяв давно ожидавшую ее руку мужа, она быстро прошла под проливным дождем в дом.