Альфред Дёблин - Пощады нет

Карл запер почти все комнаты. Ключи он носил с собой. Иногда вечером его охватывало какое-то неопределенное томление (это было нечто большее, возможно — воспоминание об инспекционных обходах). Горничная сидела одна далеко на кухне. Он осторожно выходил из своей спальни, зажигал все лампы в доме, так что комнаты утопали в свете.

Он шел по просторной столовой, обходил большой стол, за которым никто не сидел. Начинался бой с призраками.

Он представлялся им. Стул стоял рядом со стулом, из «уютного уголка» кивал гостиный гарнитур, он шел туда, показывал себя, он — здесь. Ибо это уж не была просто мебель. Все были в сборе, он так хотел, опершись о кресло, он обращался к ним, улыбался, не открывая рта. Здесь были они все — Юлия, дети, прошлое. Потом он шел к музею, вынимал ключи из кармана, включал свет. Заклинание духов продолжалось. Он проходил из конца в конец всю длинную комнату, по стенам неизменно висели и стояли спутники многих лет, драгоценные шкафы, кресла, канделябры, вазы, на шнурах спускалась с потолка лампа (как тихо, даже в темноте угадываемая, висела она) и жестяной рыцарь с кольчугой и с опущенным забралом. На блестящей поверх, кости стола лежал ровный слой пыли, Карл потрогал пальцем, провел линию. Это был знак того, что тайна сохранена. Он приветствовал всех легким подмигиванием и неслышно возвращался в столовую — я снова здесь — он шел прямо к ее портрету, бросал на него взгляд, но только беглый, — ее час еще не настал, будет дан сигнал, когда притти ей вместе с другим, который неотступно следовал за ней. Миновав коридор, он заходил в детскую, в комнате пахло затхлым, он осматривался: все стояло на своих местах, он проводил пальцем по полке с игрушками, покрытой толстым слоем пыли, не спеша, удостоверялся, что ничего не изменилось, удовлетворенно кивал и выходил из комнаты. Молча останавливался он и ждал перед дверью Юлии. Ни разу не входил он в ее комнату, этого ключа он при себе не носил, даже до ручки двери он не дотрагивался, комната хранила свою тайну. Так тихими вечерами покинутый побеждал свой старый дом, насыщал его своей тайной. До сих пор дом этот еще не видел своего хозяина. Хозяин вновь превращал его в своего слугу, заколдовывал его.

В один из таких вечеров, выполнив свой долг по отношению к дому, он открыл, так как день был душный, балконную дверь и вышел на балкон. Цветы в ящиках увяли, поникли засохшие стебли, на каменном полу валялись лепестки. Карл с удовлетворением установил это. Потом он поглядел с высоты третьего этажа на улицу. Он все еще жил в кварталах, в которых поселилась мать, приехав из провинции. Теперь он видел, что не напрасно он хранил верность этим улицам. Он стоял наверху и глядел с балкона вниз. Улица, по которой время от времени проходил автомобиль и лишь изредка показывался прохожий, мало-помалу, пока еще неясно, заговорила с ним. Чем-то хорошо знакомым, отошедшим в небытие, веяло оттуда. Отвернувшись и войдя в комнату, он подумал — предстоит еще завоевать улицу.

Он взял шляпу и крадучись спустился вниз, прошелся по нескольким улицам. Он двигался, как рыба, мимо которой мелькает приманка, рыба поворачивает голову, ища след, но видит лишь легкую рябь в воде. Как давно он живет здесь, много лет он ни разу не вглядывался в эти улицы, ему достаточно было неясного сознания, что они тут. Теперь же он приближался к ним, и к нему навстречу шли старые улицы (как много их было еще!), широкие площади (как они изменились!). На углу стоял железный черный фонарь, он оглядел его снизу доверху, и нето воспоминание, нето чувство, почти неуловимое, шевельнулось в нем, — так в жарко натопленном террарии зоологического сада видишь: лежат стволы, влажный, неподвижный ландшафт, и вдруг какое-нибудь лежачее дерево шевелится, — это, оказывается, крокодил, он раскрывает, зевая, свою пасть. Так бродил Карл по длинным, плохо освещенным улицам, заходя все дальше и дальше, здесь как-то удивительно хорошо ходилось, все тяжелое отдалялось; успокоенный, возвращался Карл домой.

«Я развязался со своим домом, — думал Карл поднимаясь по лестнице. — Юлия путешествует и я тоже совершаю путешествие». (Ему приятно было делать то же, что и она.)

Однажды, когда он, вырвавшись из своей квартиры, вышел на улицу, ему показалось, что на нем неподходящий костюм.

«Наступило время моего отдыха, — смеялся он над собой, — надо переодеться». И в самом деле, он вошел в магазин на какой-то бедной окраине и купил, как он сказал продавцу, для старого слуги дешевый костюм вместе с пальто и фуражкой. Счастливый, шел он с этим пакетом по улицам, пока нашел тут же неподалеку третьеразрядную гостиницу. Он сиял — он был положительно вне себя от радости — маленький неприглядный номер, здесь можно было сесть, переодеться.