Александру Ивасюк - Половодье

— Думитру Рэдулеску, квестор, — представился начальник полиции и встал по стойке «смирно».

Его маленькие, глубоко посаженные, бегающие, как у всех трусов, глазки с опаской разглядывали нового префекта. Он сразу понял, что отделался от тяжелой ответственности и необходимости принимать решения. Теперь ему остается только докладывать, авторитет власти восстановлен, и все для него стало на свои места. Было кому подчиняться. Для робкого полицейского революция как раз и означала возврат к нормальному положению вещей, нарушенному его собственным назначением на должность начальника городской полиции под началом неавторитетного префекта. Он пережил худшие минуты своей жизни в тот день, когда сторожил Месешана, просидевшего под арестом два или три часа. Рэдулеску чувствовал себя как девица из пансиона, которую заставили сторожить тигра. Месешан изредка бросал на него взгляды из-под своих насупленных бровей, и у квестора кровь стыла в жилах. Получив приказ освободить Месешана, он стал извиняться. «Не гневайтесь на меня, господин Месешан», — молвил он, но тот, похлопав его по плечу, ответил: «Ничего! Служба службой, дружба дружбой!» Рэдулеску поздравлял себя с тем, что не передал сверхсекретную папку префекту Флореску. Теперь — иное дело, и он выпалил:

— Господин префект, у меня есть неопровержимые доказательства вины Месешана. Разрешите мне предъявить их.

Григореску пристально посмотрел на него и сказал:

— Почему же вы до сих пор молчали? Он же был вашим подчиненным.

— У меня еще не было всех улик и некому было их передать! У Месешана сильные покровители!

— Ладно. Несите скорей. А что с Месешаном?

— Он арестован, сидит под семью замками, — воскликнул Рэдулеску, хихикая, как ребенок, — в холодной, за решеткой, — и исчез за дверью.

— Что это за человек? — спросил Григореску Дэнкуша.

— Ни рыба ни мясо. Во всяком случае, безвредный. Месешан вертел им, как хотел.

— Он был здесь у вас пятой спицей в колесе, — сказал Григореску и, обратившись к прокурору Мане, выслушал его подробный и точный доклад.

— При расследовании положитесь на этого парня, это наш новый комиссар полиции. — Префект указал на Матуса.

Прокурор Маня посмотрел на него холодными водянисто-голубыми глазами, словно на вещь. Во взгляде, которым подарил его Матус, выразилась органическая неприязнь рабочего к представителю буржуазии.

— Что с женщиной? — спросил Григореску. — Женой убитого?

— Месешан начал было ее допрашивать, нагнал на нее страху. Она мне поверила, рассказала всю правду, и тогда я арестовал Месешана. Нет никакого сомнения, что он совершил предумышленное убийство. Я его арестовал с помощью квестора, который дрожал от страха, как заяц…

В это время Месешан сидел на железной койке в полицейском участке. За день он прошел огонь, воду и медные трубы, был арестован, освобожден, приступил к допросу жены Стробли, но тут же Маня снова его арестовал. Он перестал понимать, что происходит, и потому решил ждать. Он ни о чем не думал, совершенно ни о чем, просто отдыхал, его мозг остановился, как машина, сберегая энергию. Он не был испуган, но и не питал больших иллюзий. Просто как-то неясно чувствовал, что начинается другая полоса в его жизни; но, как бы там ни было, жизнь продолжалась. Его животная жизнеспособность сулила ему надежду, что он выплывет из любой передряги. Ему захотелось курить. Но не было сигарет. Он постучал в дверь. «Чего тебе?» — послышался голос. Открылся глазок, и в нем показался чей-то карий глаз.

— Послушай, Драгня, дай сигарету.

Он почувствовал, что тот, за дверью, колеблется. Глаз исчез. Драгня не посмел смотреть на Месешана, когда отвечал.

— Не разрешается курить в камере! — Голос за дверью прозвучал злорадно, но в то же время испуганно, потом последовало объяснение: — Вы же сами знаете, начальник!

— Пошел ты к чертовой матери! — тихо сказал Месешан и сел на край железной кровати.

У него мелькнула догадка: «Да, отныне, пожалуй, так и будет!» — и тут же улетучилась — истина обычно не задерживается в не очень-то глубокомысленных головах.

Но полицейский Драгня не выдержал и спустя некоторое время протянул ему через глазок зажженную сигарету. Месешан в сердцах растоптал ее ногами.

— Я же сказал, пошел ты к чертовой матери!

В кабинете префекта уже вырабатывался небольшой план сражения на завтра. И тут вдруг появился главный прокурор… Закончив работу к восьми вечера, уставший после охоты, после треволнений этого дня и немного одурманенный рюмочками, выпитыми у префекта Флореску, прокурор отправился спать. В час ночи его разбудил Марин Мирон, бывший секретарь суда (еще не отстраненный, но не сомневающийся, что это произойдет на следующий же день), и сообщил ему, что прокурор Маня снова взял на себя дело Месешана — Стробли — Леордяна, что префекта сняли с должности и что прибыл новый префект из Бухареста, коммунист.