Коллектив авторов - Сказания Всадников

— Ну что, лезешь?

Мишка ещё раз окинул взглядом дом. Окна распахнуты. Совсем низко от земли. Забраться внутрь ничего не стоит. Взять какую-нибудь вещь внутри в доказательство — и быстро наружу… Сердце начало биться чаще, и мальчик невольно отвернулся. Глаза уставились туда, где в высокой траве валялись их с Колькой велосипеды, сверкая на солнце стальными спицами. Колька это тут же заметил, презрительно сощурился, сплюнул и торжествующе провозгласил:

— Или боишься? Так и знал, что ты слабак!

— Я полезу, — Мишка засопел и стиснул зубы.

Для десятилетнего мальчишки признать себя слабаком не было ничего страшнее. Да ещё и перед деревенскими, которые и так считают его, городского, человеком низшего сорта. Это и вынудило его отстаивать себя: поспорил вчера с Колькой и Васькой, что первым добежит до карьера. Добежал, ага… Хоть и были по физкультуре одни «пятерки», но деревенская закалка и выносливость всё же победила. Да и старше они были, Колька с Васькой. Пусть на год-два, но всё же. Проспорил — теперь вот Колька в наказание придумал в жуткий дом забраться.

— Жду тебя десять минут, — назидательно вещал Колька, пока Мишка собирался с духом, — если не вернёшься за это время — уйду. Значит, тебя призраки съели, ха-ха!

— Нету там никого, — прошептал Мишка и облизал пересохшие губы.

— Ну-ну. Вот и лезь, проверь.

Колька развалился на траве, приготовившись ждать. Мишка призвал всю свою решимость и скользнул в палисадник. Ветки сирени сомкнулись за его спиной.

Как Мишка и думал, залезть в окно не составило особого труда. Больше удивило его другое: комната, в которой он очутился, оказалась вполне жилой. Неухоженной, запущенной, с выцветшими ветхими обоями, половицами с облупившейся краской — но всё же обитаемой. Об этом говорили и старенький шкаф в углу, громоздкий и несовременный, и стол с расставленной на нём посудой, и кровать с ворохом тряпья и одеял. А более всего — стойкий запах лекарств и тяжёлый дух болезни, поселившиеся здесь, видимо, уже давно и въевшиеся намертво в стены и вещи. Выветрить их не мог даже свежий воздух, проникавший сквозь открытое окно.

Мишка перевёл дух и огляделся. Помимо лекарств ноздри щекотал терпкий запах раздавленных стеблей чистотела, которые безнадёжно испортили его новые штаны, щедро вымазав их своим соком. Мишка уже совсем осмелел и собрался было поискать какую-нибудь вещицу в доказательство ребятам, как вдруг груда тряпья на кровати зашевелилась, и из-под нее раздался хриплый голос:

— Хто тут? Клавка, ты, что ль?

Мишка с перепугу чуть не подпрыгнул на месте. Хотел выскочить в окно и удрать, но страх пригвоздил к полу, лишив способности двигаться. Так и стоял, распахнув глаза от ужаса, и наблюдал, как из-под одеяла медленно высовывается исхудавшая рука, обтянутая жёлто-восковой кожей, как откидывает край полотна — и вот уже видно, что на кровати лежит тощий старик. Таких высохших людей Мишке видеть еще не доводилось. «Как скелет», — подумал он. Запах болезни стал гуще.

— Малец, ты как сюда? — прохрипел старик и сипло, надсадно закашлялся. — Клавка иде?

— Н-не знаю, — еле выговорил Мишка. И жалобно добавил: — Я больше не буду…

— Чаво не будешь?

— Лазить сюда! Отпустите меня!

— Дык хто ж тебя держит… — старик казался удивленным. — А ты, стал быть, залез сюды? Без спросу? Озоровать али как?

— Не, на спор, — Мишка уже приходил в себя, страх отступал. Старик и сесть-то не может сам, похоже. Если что — сбежать всегда можно успеть. — Ребята заставили. Сказали, тут одни привидения живут…

Старик снова закашлялся, и Мишка не сразу понял, что резкие каркающие звуки — это его смех.

— Вот чудики… Не, ребяты, тута я только живу. Доживаю. Болею вот, давно уж… Все лёгкие как огнем жжёт. А Клавка за мной доглядает, приходит. Своих-то нету никого… Садись вона, потешь старика.

Мишка с опаской подвинул к себе скрипучий расшатанный стул и сел, стараясь расположиться не очень близко к кровати. Мало ли…

— Так ты отчаянный, стал быть. Полез в хату с привидениями… В войну такие в разведку ходили, да…

— А вы воевали, дедушка? — спросил Мишка из вежливости. Старик, казалось, даже оживился:

— А то как ж. Ушёл на фронт в двадцать пять годов, как война началась. Полвека уж прошло, а как щас помню… Всю войну прошёл, почти до Берлина…

Воспоминания потекли из уст деда как из рога изобилия. Мишка слушал, раскрыв рот, забыв и о своих страхах, и о времени, и о Кольке — обо всём на свете. Новый знакомый оказался вовсе не страшным и к тому же — замечательным рассказчиком.