Роберт Глэнси - Мелким шрифтом

— Лампа как лампа , — бросаю я. — Подумаешь, лампа блин. [152]

Нет, я поддакиваю:

— В самом деле, Оскар, лампа изумительная. В жизни не доводилось видеть столь же великолепной лампы. Во что он: тебе обошлась? Я бы сам такую купил, но где? [153]

Оскар раздувается от гордости, улыбается лампе, словно своему первенцу, и произносит:

— А то я не знаю — попробуй такую сыскать.

Затем меня тащат в другую комнату, где я некоторое время восхищаюсь следующим арт — объектом.

Но эта схема работает только на одного из нас. На нас обоих братский контракт не распространяется. Это дорога с односторонним движением. Даже если бы на стене моей гостиной висела «Мона Лиза», а на кофейном столике покоилась бы акула Дэмьена Херста, Оскар попросту пришел бы, плюхнулся в кресло, отхлебнул пива и принялся рассказывать мне о купленной им на днях изумительной лампе.

Меня так и подмывает сказать:

— Знаю, знаю, я же видел ее на прошлой неделе, припомни — ка, Оскар!

Вместо этого я говорю:

— Ух ты, пожалуй, это самая потрясающая лампа, я о такой и не слыхивал.

Он расплывается в улыбке, явно считая себя самым неотразимым человеком на свете:

— Ага, лампа и впрямь изумительная.

В этом вся суть. Та лампа — не просто лампа [154].

Когда эта скучища доводит меня чуть ли не до слез, появляется Нина, жена Оскара. Самое потрясающее, что есть в доме, — это она. Сразу же возникает вопрос, в котором куда больше смысла, чем во всем Оскаровом художественном собрании: почему? Почему эта потрясающая женщина вышла замуж за такого идиота? Почему этот экзотический французский цветок влюбился в моего братца, лоснящегося от жира неряху? Согласно моей собственной теории, единственная причина в том, что Нина — француженка [155].

В Нине воплощено все то, чего напрочь лишен Оскар. Она заботлива, добра, красива; ее прелестное лицо, от которого невозможно оторвать глаз, обрамлено великолепными блестящими черными волосами.

И вот она является, моя дивная спасительница.

— Боже, Фрэнк, — говорит она, — ты чуть не плачешь от скуки. Что Оскар натворил? Опять завел шарманку про свою нелепую, дурацкую лампу?

Вот почему мы с женой твердо рещили, что званый ужин должен состояться неу Оскара, а у нас. Впрочем, переодеваясь к столу, я понял, что в наших интересах уступить Оскару это мероприятие: мы с женой избежали бы бесконечных тревог и нервотрепки. Мы с ней заранее обсуждали предстоящий ужин. Из — за ее растущих амбиций наши беседы походили на переговоры, в процессе которых она разраба. тывала подробнейшую повестку застольной беседы и КПУ [156]нашего приема.

— Итак, сегодня нам надо вовлечь в разговор Сандру и Оскара, — заявила она.

— Зачем? — спросил я. — И вообще, я не понимаю, для чего мы позвали Оскара.

— Послушайте, Мистер Муж, речь не об Оскаре, а обо мне, — объяснила жена. — Это вопрос сфер влияния, Фрэнк, я читала об этом книгу, и, хотя твой неотесанный братец мне противен, он — человек влиятельный, а нам надо усилить свое влияние, сблизившись с его сферой влияния, Сандра и руководство ее издательства пока в сомнениях, публиковать продолжение моего «Клерка X» или нет. Это весьма досадно. Но я читала, что объединение сфер влияния усилит нашу общую эффективность. Если Сандра поймет, что в наш круг входят влиятельные люди вроде Оскара, она более благожелательно отнесется к предложению опубликовать мою следующую книгу.

— Собираешься издать еще одну?

— Разумеется, — бросила она; я отвернулся, чтобы она не видела моего лица.

— А еще проследи, чтобы Оскарова жена не набралась, — когда напьется, она невыносима, ее жутко развозит, и она ударяется в слезы, — предупредила жена. — Терпеть не могу эту бабу. За душой ничего, кроме сисек да нахальства.

— Так, так, так , — шутливо повторял я, делая вид, что отмечаю галочкой пункты программы нашего заседания, но жена не засмеялась; пристально разглядывая себя в зеркале, она проронила:

— Вот и хорошо.

Но почувствовала, что слегка переборщила с деловитостью, и улыбнулась:

— Слушай, чувачок, если бы Оскар был растением, то наверняка — венериной мухоловкой.

— Или плотоядной плесенью, — не сдавался я.

— Или дерьмом плотоядной плесени.

Крыть было нечем.

Она поцеловала меня и вышла из спальни — заканчивать приготовления к ужину. Стол был накрыт с великой тщательностью, отчего мне сразу вспомнился полированный стол в зале заседаний совета директоров. Помещения нашей конторы, обставленные мягкой мебелью и устланные лохматыми коврами, смахивали на домашние гостиные, а наш дом, с его белыми стенами и строгим скандинавским дизайном, как две капли воды походил на типичный офис.