Наконец она уходит, оставив несколько погнутых зеленоватых монет. Аптекарша запирает дверь, усаживается на стул возле высокого шкафа с микстурами и порошками. Внезапно она думает (эта мысль, блеснувшая, как отраженный луч, странна и неожиданна): «Если захочешь кого отравить, и дыня сгодится…» Глупости, дыней не отравишь, а вот здесь вокруг столько всевозможных средств. Глаза пробегают по склянкам, стоящим в шкафчиках, по бесчисленным упаковкам, разложенным на полках, а в ней самой что-то словно нашептывает: «И этим, и этим, и этим…» А со второго этажа уже слышен сиплый голос мужа:
— Ты уже вернулась?
Аптекарша не отвечает, даже не шелохнется, но он уверен, что она внизу: за время длительной болезни в нем выработалось прямо-таки собачье чутье.
— Иди сюда, я должен тебе что-то сказать!
— Погоди!
Она силится отделить в уме наиболее важное от мелочей. Но что, в сущности, для нее важно? Очевидно, тот первый толчок, который вызвал лавину, — поступок ее мужа. Подумать только! Ведь в то время он за ней ухаживал, осыпал ее подарками, расточал комплименты (правда, и то и другое мало что стоило, ибо беден он был как материально, так и духовно), и она радовалась, ей это доставляло удовольствие. Затем — Крачунов, который затаился в комнате для прислуги и ждет своего часа. Потом — Фокер… Нет, пожалуй, Фокер сейчас — самое главное, этим типом стоит заняться серьезно. Впрочем, когда она за ним наблюдала (пока он составлял какие-то списки), Фокер показался ей банальной опереточной фигурой: низкорослый, упитанный, но не тучный, кожа гладкая с какими-то младенческими морщинками на лысине, одет скромно. Его светлые, словно шелковые усики то и дело подрагивали. Переворачивая очередной лист, Фокер поднял голову и увидел ее. Она растерялась — у него, оказывается, необыкновенные глаза, продолговатые, темно-синие, магнетические, такие глаза рисуют художники, изображая Мефистофеля. Стефка Манчева повернулась и пошла к выходу, а он, оттолкнув стул, пристально глядел ей в затылок, затем, бросив на стол карандаш, последовал за нею — не догонял, но и не упускал из виду. Так они шли несколько минут, потом Фокер остановил ее, слегка коснувшись локтя.
— Вы не ко мне приходили?
— Нет…
— Я подумал, вас кто-то прислал.
— Нет…
— Могу я чем-нибудь помочь вам?
— Нет…
Она пошла дальше, а он остановился. В тот момент она подумала, что он догадался о ее связи с Крачуновым. По глазам видно, что это проницательный, жестокий, грубый человек. И еще одно поняла она в нем: он боится. Страх, который он прячет, но побороть который уже не в состоянии… Да, этот, видать, похлеще Крачунова, он во многом его превосходит, как это ни абсурдно, — все считают, что другого такого изверга, как начальник Общественной безопасности, не найти. «Бывший начальник…» — уточняет Стефка Манчева, а напротив нее, на васильковой глазури глиняной бутыли, появляется ее улыбка — улыбка усталой красавицы, понимающей, что уже увядает. Но глаза у нее еще горят, они еще способны вступить в единоборство с сатанинскими глазами Фокера. «Я его напугала! — беззвучно смеется она. — Ему передалось мое настроение. Вместе с ненавистью к нему, с омерзением…»
— Стефка, где тебя носит нелегкая? — Муж привалился к перилам внутренней лестницы и растерянно смотрит на нее. — Ты смеешься?
Она прячет улыбку, подавляет смех и поднимается наверх, а ступени ехидно и торжествующе скрипят: «Ты его напугала! Ты его напугала!»
Супруги присаживаются к столу в прихожей, недовольные друг другом, снова захлестнутые волнами взаимной ненависти.
— У нас в доме кто-то есть, — говорит вдруг аптекарь.
— Что?
— У нас в доме кто-то есть.
Нет, нельзя допустить, чтобы этот разговор услышал Крачунов! Аптекарша включает радио — прихожую наполняет неясный гул, на фоне которого льется затейливая румынская мелодия. Муж удивленно спрашивает:
— Зачем ты включила?
— Хочу поймать Софию…
— Но это же Бухарест!
Она крутит ручку настройки — медленно, нарочито неловко — и как бы между прочим спрашивает:
— К нам кто-нибудь приходил?
Муж понижает голос:
— Примерно час назад тут кто-то был…
— Должно быть, собака, они куда хочешь залезут — кажется, я не закрыла дверь.
— Какая там собака!
А вот и София, читают — в который раз — выдержки из заявления нового правительства.
Пожав плечами, аптекарша спокойно говорит:
— Все на месте, никто ничего не стащил.
— Думаешь, это не вор?
Читать дальше