Драгомир Асенов - Биография вечного дня

— Тебя что, рукоположили в епископы?

Хмыкнув неопределенно — ирония его не задела, — Кузман присаживается рядом с ним.

— Ты что ешь?

— Картошку. Виктор угостил.

Виктор, не дожидаясь просьбы, сует руку за пазуху, достает картофелину и с гримасой сожаления протягивает Кузману.

— Возьми!

Кузман берет картофелину, старательно чистит, а сам все усмехается, качая головой и бормоча самодовольно:

— И с этим делом управились!.. Прижмешь их как следует — они и лапки кверху!

— О ком ты?

Николай спрашивает осторожно: есть у Кузмана манера не отвечать на вопросы.

Но на сей раз он разговорчив. Съев половину картофелины, Кузман начинает рассказывать — скупо, короткими рублеными фразами, словно рапортуя, — о вздорности некоторых офицеров, воспитанных по-старому, в духе преданности престолу, незыблемости сословных привилегий (им, офицерам, не по вкусу пришлось заявление нового правительства); о колебаниях полковника Грозданова — он вроде бы и на стороне народной власти, но только что назначенные генералы, тайные приверженцы группы «Звено» (с ними он связан личной дружбой), тоже близки его сердцу; о том, как мучительно шли переговоры с этой публикой и как они сдвинулись наконец с места, когда из Софии приехал уполномоченный ЦК, бывший политкомиссар врачанских партизан, и вправил им мозги.

— До того цветисто и смачно ругался, товарищи, вы себе представить не можете! Но прижмешь их как следует — они и лапки кверху! — повторяет Кузман.

Очевидно, это его излюбленная тактика, и он рад тому, что она подтвердилась на деле.

— Что же вы решили? — спрашивает Виктор с полным ртом.

Расщедрившись, он вытаскивает всю картошку, чтобы разделить ее поровну, однако отбирает для себя покрупней. Николай насмешливо поглядывает на него, а Кузман, занятый своими мыслями, не обращает на это внимания.

— Перво-наперво, рядовым солдатам разрешено формировать комитеты Отечественного фронта!

— В казармах? — недоверчиво спрашивает Николай.

— В казармах. А это значит, что теперь господам офицерам не удастся нанести удар исподтишка, наши не позволят. Потом они согласятся помогать нам вылавливать фашистских преступников, даже если они и военные! И нечего усмехаться, я прекрасно понимаю, что все это липа, но хорошо уже то, что они дали письменное обязательство. Кроме того, они сделают публичное заявление о своей поддержке платформы Отечественного фронта. Есть и другие пункты, связывающие их по рукам и ногам.

— И ты им веришь?

Кузман с досадой отмахивается.

— Ни я не верю, ни бай Георгий, и меньше всего комиссар. Ладно хоть улыбаются, нам бы время выиграть…

Виктор, ненадолго перестав жевать, многозначительно шепчет:

— Мы уже выиграли его…

— Как то есть?

— Если верить Николаю, советские войска уже в городе.

— О чем это он болтает? — спрашивает Кузман, хмурясь.

— Верно, советские войска в двух шагах отсюда, — подтверждает Николай.

— Ты имеешь в виду артиллеристов, что на Сарыбаире?

Теперь мрачнеют Николай и Виктор.

— Их уже видели, — продолжает Кузман. — Вот и девчонка тут одна, Петранкой ее зовут, рассказывала, как разговаривала с ними.

— И я с ними разговаривал.

— Почему они таятся?

— Приказ.

Кузман задумывается.

— Так мы и предполагали, — озабоченно говорит он. — Раз они не торопятся обнаружить себя… Бай Георгий хотел было сходить к ним, да мы его отговорили. Еще не время.

Николай рассказывает о своем приключении на Сарыбаире, не упоминая о том, что его туда привело (вот бы они ахнули, узнав про Русокосую, вот бы возмутились!). Кузман напряженно слушает и то и дело прерывает Николая, будто тоже ведет допрос:

— Только три пушки?

— Только три.

— И солдаты, говоришь, все молоденькие?

— Все как один.

— Вот оно что! А об Отечественном фронте… Неужто не знают?

— Похоже, что нет…

Кузман озадаченно чешет затылок и поднимается на ноги. Затем он велит друзьям держать язык за зубами: обстановка сложная, может быть, советское командование не желает создавать себе дополнительных трудностей.

— Ясно, не такие уж мы лопухи, — не без досады отвечают они.

Наконец Кузман умолкает, несколько смущенный собственной говорливостью, смотрит на них исподлобья и вдруг кричит:

— Чего это вы тут бездельничаете? Все носятся как ошалелые, все чем-то заняты, а они развалились на ступеньках и картошкой угощаются. А ну марш отсюда!

— Куда?

Его приказ оглушает их как гром среди ясного неба: Виктор должен немедленно отправиться в район Здравца, «взять» тамошний полицейский участок и привести его в боевую готовность. Николаю достается другой полицейский участок, что возле турецкой бани.