Всё было не так, как прежде Встречи получились скомканные, пустые и, большей частью, бесполезные. Половину из намеченных в Европе переговоров вообще пришлось отменить.
Разве только с Войков получился какой-то разговор… По крайней мере, он согласился с его планом.
Впрочем, был ли у него выбор?
Но и это согласие было каким-то вынужденным, вымученным. Почти что — невольным.
Казалось, что и Войков, будь у него хоть малейшая возможность, отказал бы Николаю. И предложил ему…
Ну, скажем, подумать ещё немного. И не спешить сворачивать бизнес в России.
«Я разучился убеждать людей. Я теряю кураж… Или как сейчас говорят? Драйв? Это много значит в бизнесе. Очень много. Войков скоро перестанет мне верить… Он и сейчас уже не уверен в правильности моих расчётов. Он, как видно, полагает, что я могу держать бизнес под контролем только в спокойных, предсказуемых условиях. И в надвигающейся буре мне штурвал не доверить… Я же читаю, читаю это в его глазах! Он так и хочет сказать: «Уйди, уйди в сторону, пока я сам тебя не отодвинул!» Да, хочет сказать. Но пока не решается».
Он вернулся в Москву на два дня раньше намеченного срока.
Прилетел ночным рейсом.
Квартира встретила его темнотой и тёплой, душной непроветренностью комнат.
Непривычным одиночеством.
«Домработница не приходила…»
Ставицкий зашёл в прихожую, включил свет, закрыл за собой тяжёлую, металлическую, лакированными дубовыми панелями обшитую дверь.
Щёлкнул замок, и в тишине квартиры звук этот прозвучал отрывисто и громко. Как выстрел.
Ставицкий вздрогнул.
«Да хватит тебе… Совсем расклеился. Распустил себя, расслабил нервишки — вот они тонкими верёвочками и провисли. Чего дёргаешься, Коля? У тебя бизнес законный, спокойный. Да и не стреляют давно, никого не стреляют. И никогда. Не те времена, не те нравы. Это пускай обыватели думают, что у нас — сплошной криминал. Ты-то знаешь, Коля, что давно уже не криминал проблема. Сама жизнь — одна сплошная проблема. Безо всяких выстрелов… На рулетке по правилам играют, а у государства — своя рулетка. Как хочет, так фишки и двигает. И завтра же всё переиграет. И все твои планы — в трубу!..»
Ставицкий снял лёгкую дорожную куртку и повесил на приоткрытую дверцу шкафа.
«В трубу!»
Он не любил развешивать одежду в шкафу, не любил вешалки. Носки и брюки разбрасывал где попало, отчего Лариса не раз ругала его, а домработница постоянно требовала прибавки к зарплате за постоянные поиски затерявшихся в недрах квартиры несвежих сорочек.
«Лариса… Да, она ещё не вернулась».
Он оставил сумки в коридоре, ногой отпихнул их ближе к стене. Чтобы не мешали ходить.
Принял душ.
Одел халат.
И долго сидел на диване в гостиной, неподвижным взглядом гипнотизирую резного индейского божка с выпученными глазами, что сидел на краю шкафа, поджав под подбородок деревянные свои, красно-чёрные ноги.
На божка взгляд Ставицкого никак не действовал. Божок растянул губы в издевательской ухмылке и показывал Николаю кончик тёмного языка.
— И тебе на меня наплевать, — прошептал Ставицкий и отвернулся.
«Я теряю власть. Теряю власть над людьми, над бизнесом, над деньгами. Мир меняется. Он больше не подчиняется мне. Даже та часть мира, которая когда-то была у меня под контролем. Я и над собой больше… не властен».
Он поднял руку, поднёс её ближе к глазам. И в предрассветном сумраке с тревогой увидел, что кончики пальцев подрагивают.
«Слабость… Слабым можно быть на Западе. Это там любят строить приюты для убогих. В России слабость — смерть. Медленная смерть…»
Он подумал, что, быть может, стоит прилечь и поспать немного.
Может, он просто устал.
И пары часов сна будет достаточно для восстановления сил.
И веры в себя.
Но сон не шёл. И Николай чувствовал, что сон едва ли что-то изменит. Немного поможет, но не спасёт.
Проспи он хоть сутки — легче не станет.
Ставицкий дождался рассвета. Жалюзи на окнах стали розовыми от рассветных лучей. А потом бледно-жёлтыми от молодого утреннего солнца.
Он сидел на диване в странной, сходной с параличом неподвижности.
Леность мысли, отупение, обречённость охватили его.
Захотелось…
«Нет, к чёрту! Только не напиться! Исключено…»
Он встряхнул головой. Сама мысль о водке показалась ему отвратительной.
Нет, с ног он ещё не сбит! Не свалился на землю. На лопатки его пока не положили.
Пусть хоть всё тело дрожит, а не только пальцы; пусть судорога его скрутит в узел, пусть сердце болит и полголовы откажет, пусть!..
Читать дальше