Александр Уваров - Казино для святых [СИ]

— Пока без Гонеева действуйте, — сказал Ставицкий после короткого молчания. — И с мобильного мне звони осторожней! За речью следи. Так, что разговор был без особых… комментариев. Я скоро буду в Москве, тогда всё решим. Давай, действуй!

Экран телефона погас.

«Разговор окончен».

Веремеев посмотрел на часы.

«Трёх минут хватило. Думал, дольше будет…»

Внезапно телефон зазвонил. Веремеев посмотрел на экран.

«И номер-то секретный. Хотя при звонках из-за границы номера иногда не определяются…»

Веремеев подумал немного и решил звонок принять.

«А вдруг и в самом деле Ставицкий?»

Он нажал на кнопку, прерывая мелодичное пиликание вызова.

— Юрий Николаевич, ни к чему вам было генерального беспокоить, — сказал кто-то голосом усталым и подчёркнуто равнодушным. — Скоро ему не до ваших дел будет, уж поверьте…

И бросил трубку.

«Сволочи! — не выдержав, выругался Веремеев. — Пасут — и не скрывают этого. Совсем обнаглели!»

Он не знал, что именно за сволочи его «пасут».

Но точно теперь знал, что совершил глупую и непростительную ошибку, позвонив Ставицкому со своего мобильного.

«Сволочи!» — повторил Веремеев.

И поехал домой.

В день приезда они так и не смогли поужинать вместе. Не то, чтобы Романов очень к этому стремился…

Да нет, хотел Иван, очень хотел пригласить её на ужин. Но, просидев час в номере гостиницы, убедил сам себя, что прилив чувств, страсть, влечение, захватившее его — это всё лишь морок, что-то вроде помешательства, по счастью — временного.

И, конечно же, ничего у них и между ними не было, нет и не будет. Потому что это невозможно. Потому что он женат, и она замужем. Да ещё и за его начальником.

Потому что у него дети, и ни к чему испытывать на прочность семейные отношения. Хотя бы ради спокойствия детей.

Потому, что он любит…

«Любишь ли? Или это просто сила привычки? Привязанность к устоявшемуся, налаженному быту?»

…да, любит жену.

И ещё потому, в конце концов, что они здесь в командировке. И у них всё расписано по дням, по часам, по шагам: встречи, переговоры, посещение выставки, осмотр залов и…

Да много всего!

И потом…

Но всё же, не смотря на все эти разумные доводы и мудрые мысли, Романов постоянно возвращался мысленно к тем полутора часам, проведённым в машине с Ларисой. Невинным полутора часам. Невинным, но с грешными мыслями.

И ему казалось, что грех (если он вообще будет, в чём Романов весьма и весьма сомневался) — не так уж велик.

«Никто не узнает…»

Он усмехался грустно.

Да, все думают так. Все грешники.

«Да если б и узнали… Конечно, скажут, что не думал о семье. Трагедия и катастрофа для дома… Так ведь? И ты, Иван, этому виной. Так скажут… Но ведь главное не то, что скажут, а то, что в действительности будет с семьёй».

Иван достал из гостиничного бара бутылку минеральной. Пересохло горло, язык стал похож на сохнущую бумагу-липучку.

С открытой бутылкой подошёл к окну. Сделал глоток…

«Да ничего не будет! — решил он. — Ничего! О чём ты переживаешь? О том, чего нет и, быть может, не будет. Ты ей, возможно, и не нравишься вовсе. Все эти взгляды, намёки — они же ничего не значат. Ты же не мальчишка, Ваня, а мужик не в малых уже годах. Хоть и молод, но не мальчишка, чтобы все эти намёки ловить, а потом воображать невесть что. Да и зачем тебе это? Понимаю, приключение… Или нечто большее? Может, это просто твоё отчаяние. Осознание невозможности удержать бизнес… Да, ты уже думал об этом. Просто захотелось испытать что-то новое, острое. Если уж старая жизнь заканчивается, то пускай уж заканчивается так — весело, бесшабашно…»

Вечером Иван гулял по набережной. Толпа, беззаботная, играющая, смеющаяся толпа окружала его.

Он шёл — сам не ведал куда. Вдоль моря — к дельфинарию.

И обратно — мимо отелей, слепленных ульями, вдоль по линии пронумерованный пляжей, под оранжево-жёлтыми огнями набережной; туда, где подсвечивали тихое и сонное розово-молочное вечернее небо малиново-красные буквы «Ля Градиски».

Он подошёл к фонтану. Полной грудью вдохнул смешанный с мелкими брызгами воздух.

Тёплый ветер с запахом моря дул с Адриатики. Дышать стало легко, и на сердце не было прежней тяжести.

Закатный свет слабел, темнота подступала к городу, и огни витрин всё ярче и контрастней выделялись разноцветным неоном на чёрном фоне улиц.

Иван присел на скамейку.

Он сидел молча, наслаждаясь этим тихим вечером, вдыхая его, смакуя каждую летящую его секунду.