Денис Драгунский - Богач и его актер

Вероятно, у него на самом деле начинали портиться мозги, хотя ему еще не было семидесяти.

— Она погибнет, — переживала мама.

— Вот и пускай, — отвечал отец. — Зато сама.

Мама опять прижимала платочек к уголкам глаз, она вообще никогда не плакала по-настоящему — воспитание.

— Погибнет, и слава богу, — рассуждал отец. — Каждый человек сам себе выбирает жизнь, выбирает судьбу, ну и погибель, выходит, выбирает тоже. Нет, Магда, что ты, я совсем не желаю, чтобы наша Сигрид погибла, я желаю ей счастья. Хочешь, я открою счет на ее имя? Сколько туда положить? Миллион? Или сколько?

— Она все потратит! — У мамы мгновенно высыхали глаза. — Она раздаст эти деньги своим гениальным художникам и опять примчится к нам. Ты видел, как жадно она ела? Ты обратил внимание, как она намазывала паштет на хлеб? Толстым слоем! Она была голодна. Она голодала!

— Ну давай сделаем такую приманку, — наивно предлагал отец. — Открою ей счет на небольшую сумму, она ее быстренько растратит, проголодается и вернется к нам.

— Странные ты вещи говоришь, Хенрик!

— Я шучу, — пояснял отец.

— Ты еще можешь об этом шутить?!

— Ну вот, — вздыхал отец, — получается, что она нас поссорила. Представь себе, Магда, иногда я начинаю ее ненавидеть. И знаешь за что? Не за то, что она опозорила нашу семью… Да и не опозорила она ее, в сущности. Она же не совершила уголовного преступления. И вообще, о бесчестье речь не идет. Она просто, извини за выражение, своенравная дурочка. Но я ненавижу ее… иногда мне кажется, что ненавижу, — тут же оговаривался он, глядя в сверкающие глаза своей жены, — за то, что она испортила нашу с тобой жизнь. Она как будто бы влезла между нами. Мы не можем ни о чем поговорить, не можем отдохнуть, не можем приласкать друг друга. У тебя на языке и у меня в уме стучит все время одно — Сигрид то, Сигрид это, Сигрид убежала, Сигрид прибежала, Сигрид погибнет, Сигрид пропадет. Сигрид, Сигрид, Сигрид. Ну что это за жизнь! — Хенрик Якобсен опускался в кресло, вертя в руках и нюхая свою любимую зеленую рюмку.

Пустую рюмку. Раньше он туда частенько подливал коньяк, но сейчас жена ему запретила пить больше полутора унций в день.

Они сидели во втором этаже, и было слышно, что внизу уже фырчит машина. Вот Сигрид два раза спустилась по лестнице, стаскивая один чемодан, а потом другой.

Вдруг они услышали, как она поет. Вернее, напевает. Какую-то модную эстрадную песенку, дурацкий веселый мотивчик. Мама и отец вышли в коридор и остановились у лестницы, ведущей вниз.

Возле входной двери, около вешалки, стояла Сигрид. Наверное, она не слышала, как родители вышли, не заметила, что они стоят наверху и смотрят на нее. Она надевала шляпку перед зеркалом. Водитель такси забрал один чемодан, потом второй, а она все вертелась перед зеркалом, даже чуточку приплясывая перед ним, и напевала.

— Счастливого пути, — громко и холодно произнесла мама.

— Приедешь, дай телеграмму, — попросил отец.

Сигрид обернулась, помахала им рукой, секундочку подумала, но все же взбежала наверх, горячо поцеловала обоих (притворно горячо, как потом сто раз говорила мама) и проворно сбежала вниз.

— До свидания, до свидания, мои дорогие! — Она помахала рукой и вышла наружу. Они не стали спускаться вниз, но быстро прошли по балюстраде в малую верхнюю гостиную, из окна которой видно было, как отъезжает такси.

— Она пела, — сказала мама.

— Да, — кивнул отец, — а что?

— Она пела! — сказала мама и по-настоящему заплакала. — Ты понимаешь, она в очередной раз предала своих родителей, в очередной раз нарушила все обещания, все свои клятвы, все мыслимые и немыслимые приличия, и при этом она радостно пела!

Казалось, эта песенка поразила ее в самое сердце. Убила ее, выбила из-под нее все опоры.

«Она пела», — повторяла она. Этими самыми словами она встретила Ханса, когда он приехал в ближайшую субботу. Сигрид уехала в его отсутствие. Может, она боялась, что Ханс сумеет ее задержать, а скорее всего и обиднее всего, что это просто вот так сложилось. Так вышло.

Ровно в пять часов пополудни, как и предупреждала гостиничная администраторша Лена, ко входу в «Гранд-отель» подъехали гуськом три тяжеленных «мерседеса». Выскочили шоферы, распахнули дверцы. Из первого «мерседеса» вышел худощавый седой господин, из второго — тоже седой, но довольно полный, а из третьего — женщина лет сорока пяти в ярко-красном деловом костюме и маленькой шляпке. Шоферы, как по команде, ринулись к багажникам, достали оттуда маленькие, очень красивые чемоданчики на колесиках с выдвижными ручками и приблизились к своим пассажирам. Женщина взяла чемоданчик за ручку и первая пошла ко входу в отель, хотя ее «мерседес» приехал последним. Мужчины, обождав, покуда она войдет в стеклянные двери, двинулись следом, но не сами повезли свои чемоданчики, их сопровождали шоферы.