Анатолий Ким - Вкус терна на рассвете

Дядя с тетей уходили на работу, и Бэла, проснувшись, в одном купальнике расхаживала по дому, кормила бабу Дору, завтракала сама и потом выходила со своими книжками и тетрадками в сад. Там на раскладушке она лежала, подперев рукой щеку, и читала, а старуха в это время тихо дремала на кровати в полутемной комнате и, очнувшись порой, шептала свои молитвы.

Утомившись читать и разомлев под солнцем, Бэла глядела в землю и пальцем делала в ней прохладные норки. Когда на лбу и под глазами у нее выступал пот, она шла под душ, устроенный тут же, в саду, в виде будочки с железным баком на крыше.

Мокрая и веселая, вошла она однажды к старухе в комнату, принесла ей желтое яблоко, а другое грызла сама.

— Господу помолимся, — вздрогнув и приоткрыв глаза, произнесла баба Дора. — Это ты, Белочка!

— Ешь яблоко, бабуля, — сказала Бэла и протянула яблоко.

— Что ты, дочка! Где уж мне! Хлебец еле тру — зубов нету, восьмой десяток доживаю, слава те Христу-спасителю! — забормотала и закрестилась старуха.

— Так я через терочку! — решила Бэла, тут же побежала на кухню и вернулась с теркой, чашкой и чайной ложкой. Усевшись на утлый коврик на полу, она принялась за работу.

— Ешь, бабушка, в яблоках витамины, — говорила она потом, стоя на коленях у кровати и поднося к сморщенному рту старухи ложку с яблочной кашицей.

— Что ты, Белочка! Ай я ребенок? Дай-ко я хоть сяду. — Кряхтя, охая, она присела на постели и приняла чашку от Бэлы.

— Почему ты все лежишь, бабуля? — спрашивала Бэла. — Пошла бы на улицу посидела.

— А куда ходить, помирать уж надо, — возражала старуха, черпая ложечкой протертое яблоко и причмокивая от удовольствия.

— Здесь просто нечем дышать! Какой воздух, бабушка! — сказала Бэла. Она сидела на полу, раскинув длинные ноги, отклонившись назад и опираясь на руки.

— Господи, спаси и помилуй! Немытая ведь лежу, — ответила старуха.

— Так я сейчас тебя искупаю! — вскинулась Бэла, поднялась и снова весело поскакала на кухню.

На газовой плите согрела она два ведра воды, поставила к солнечной стороне веранды цинковую большую ванну, налила туда горячей воды, разбавила холодной и после вошла к старухе, напевая что-то на ходу.

— Вставай, бабуля, готово!

— Ох, господь сжалился надо мной, — бормотала старуха, поднимаясь с постели. — Думала, помру, тогда уж и помоют еще разочек. Подай-ко костыль.

— Зачем, баба Дора? Я тебе помогу. — Бэла подхватила старуху и понесла на руках. — Ну и легкая ты, бабуля! — смеялась она. — Ну, прямо как ребенок. Наш толстый Шамилька тяжелее тебя.

Бэла подвела старуху к дивану, развязала и сняла с нее головной белый платок с синими крапинками, сняла кофту, расстегнула и стала снимать платье. Раздев старуху и увидев ее тело, Бэла присела на корточки и закрыла лицо руками.

— Да что ты, Белочка? Напугалась? Да ведь все мы, старые старухи, такие, — принялась ласково успокаивать ее баба Дора.

— Бедная бабушка! Бедная бабушка! — прошептала Бэла и стала размешивать рукою воду в ванне, больно прикусив губы, чтобы не расплакаться.

Но, усадив бабу Дору в ванну, намыливая голову и взбивая пену в ее волосах, натирая мочалкой спину старухи, Бэла уже снова смеялась, разговаривая с ней, то и дело подливала ковшом горячую воду из ведра. Старуха сидела, зажмурив глаза.

— Тебе не холодно, бабуля? — спрашивала Бэла.

— А чего холодно? Ведь лето на дворе, — отвечала баба Дора. — Так ли я раньше мылась! Бывало, по три часа парилась, а еще выскочишь во двор да в снегу поваляешься. Зато и холода не боялись. Мы же, бабы в деревне, и не знали раньше, зачем теплые штаны и длинные чулки носют.

— Неправда! — смеялась Бэла. — А зимой как?

— И зимой. Бывало, поедешь за дровами в лес, а коленки задубеют, мороз лют! А только нагнешься, да потрешь-потрешь коленки рукавицей, да и бежишь дальше за санями.

Выкупав бабу Дору, переодев в чистое, Бэла уложила ее в постель, оставила блаженно дремать, а сама стала собирать тряпкой воду с крашеного пола веранды. Ведра с грязной водой она понесла через сад к канаве. Проходя по краю огорода, она заметила в соседнем дворе мужчину в полосатой пижаме, жадно смотревшего на нее. Он стоял неподвижно, в одной руке держал обрывок цепи, в другой — деревянную скамеечку.

Бэла рассердилась, вскинула голову и выпрямилась, но ей стало вмиг жарко от стыда: стыдно было даже просто идти, перебирая голыми ногами. Проходя обратно, Бэла краем глаза видела, что мужчина все еще стоит на своем месте, и тогда она собрала с раскладушки книги и ушла в дом.