Пошла искать Гида, а про то, что нужно вернуть платок, вспомнила только через месяц. Знала, что Гид построил новый дом на восточном краю города, где-то на авеню Шелковых Чулок, которую он почему-то называл Ипотечными Рядами. То и дело останавливались машины, люди предлагали меня подвезти. Не знаю, что уж там им отвечала. Увидела машину Гида возле дома, а потом и его самого: он вкапывал столбы во дворе, строил что-то вроде загона. Увидев меня, он очень удивился. Я спрятала голову у него на груди, вдыхая запах пота и крахмала от рубашки, и перестала что-либо видеть.
— Последнего моего мальчика они тоже убили, — сказала я.
— Молли, ты, может, зайдешь?
Кирпичный дом был огромным и уродливым.
— Поехали домой, — сказала я.
Он отвел меня к своей машине и посадил на переднее сиденье.
— Зайду в дом на минутку, — сказал он.
Я надеялась, что он не приведет Мейбл. Не привел. Поехали.
— Остановись у почты, — попросила я. — Журналы забыла.
Он зашел на почту и забрал журналы: мистер Бердо отложил их в сторону.
Прижалась к нему, когда мы переезжали Луковичный ручей.
— Что же собирается оставить мне жизнь? — сказала я.
Вспомнила о своей машине, когда Гид затормозил у задних ворот, — набитая покупками, она осталась у почты.
По правде говоря, на Гида не обращала внимания, пока не выпила свою чашку кофе. Потом заметила, что его чашка все еще полна и уже успела остыть. Накрыла своей рукой его руку, увидела его глаза и устыдилась своего эгоизма.
— Попей кофе, — сказала я.
И горе ушло. Странно, я теперь не смогла бы плакать, даже если бы захотела. О Джимми в тот день больше не думала, а назавтра думала не о том, что я его потеряла, а о том только, что он лишился жизни и уже никогда ее у него не будет.
За столом Гид сидел со мной рядом. О двух мужчинах сразу никогда не умела думать: один теснил другого.
— Останься сегодня на ночь, — попросила я.
До вечера мы просидели на крыльце. Так много Гид никогда в жизни не говорил. Рассказал о делах, распрях с Мейбл и о многом другом. Стояла жара, и мы видели, как волны раскаленного воздуха колыхались над пастбищами. Я держала Гида за руку.
— Мы с тобой должны были стать мужем и женой, — сказал он в тот раз.
Не ответила. Не любила рассуждать о том, как было бы хорошо, если бы что-нибудь сделать по-другому. Мы сделали то, что сделали, и да, конечно, случились ужасные вещи, но ведь если бы мы поступили иначе, то все равно — случились бы другие ужасные вещи.
Мы закончили все хозяйственные дела, легко поужинали и сидели в гостиной, включив свет и не зная, чем заняться.
— Сыграем в домино, — предложила я.
Выдвинули карточный столик. Играли часа четыре, спать не хотелось. Мне везло, я все время выигрывала.
— Рыба, — наконец сказал и он.
Я долго мешала кости, а Гид попросил показать то единственное письмо от Джимми. Соврала, что письмо потерялось. На самом деле оно лежало в коробке из-под обуви. Я вся сжималась, когда приходилось врать Гиду, так он был доверчив и так легко его было обмануть. Часть меня все же требовала показать письмо: увидев, он никогда не смог бы меня покинуть. Но, слава Богу, не показала.
— Ну что ж, — сказал он. — Может быть, найдется на днях. Почему бы нам не лечь, раз нечего делать?
Было жарко, ни намека на ветерок. Сказала, чтобы Гид снял нижнюю рубашку, но он не послушался и тут же уснул. Три или четыре раза за ночь вставала, брызгала простыни водой: пот лил с меня не переставая. Один раз Гид проснулся, приподнялся на локтях и увидел, что я не сплю.
— Мы с тобой прошли долгий путь, ведь правда? — сказал он и снова уснул. Спал он всегда на животе. Да, вместе путь долгий, думала я. Только и порознь не меньший. Следующей ночью меня поджидает луна и пустая постель. Положила руку ему на шею, почувствовала под рукой капельки пота.
Похоже, что все же немного поспала: когда открыла глаза, Гид уже натягивал джинсы.
— Я по хозяйству, — сказал он. — Лежи, досыпай.
— Может, стоит пролежать в кровати всю оставшуюся жизнь, — сказала я и встала. Готовила завтрак, пока он обихаживал скотину. Потом поехала с ним в город за своей машиной. Сказать друг другу нам было нечего. Возле почты наклонилась и поцеловала его в щеку.
— Спасибо, что побыл со мной, — сказала я.
— Ты что, Молли, — сказал он. — Наш единственный сын.
Дома пошла в кладовку, вытащила то письмо из обувной коробки и, присев у мусорного бачка, перечитала его снова.
ЗДРАВСТВУЙ, МОЛЛИ,
пишу, чтобы просто сообщить — когда кончится война, я домой не вернусь, вы все меня не ждите. Доберусь до Техаса не скоро, в мире есть другие места, и они мне нравятся гораздо больше .
Читать дальше