Ларри Макмертри - Покидая Шайенн

Уже жалела, что так на него навалилась, но остановиться не могла.

— О'кей, — сказала я. — Приезжай после следующей бури.

— Давай по-честному, — сказал он, и было видно, что его трясет. — Есть кое-что, что я обязан делать, я ведь муж. Разве не понятно?

— Понятно только одно — оставаться ты не собираешься, — сказала я. — Ясно, не хочешь.

Вдруг он молнией, неуловимым движением руки рванул меня со стула, ухватил за волосы, больно отогнул мою голову назад. У меня из глаз брызнули слезы, а его лицо нависло совсем близко. Потом у него задрожали руки.

— Гид, прости меня, — сказала я.

Мы вышли вместе во двор.

— Я самый дурацкий белый на свете, — сказал он. — Я останусь на неделю.

— Нет, милый, езжай по делам.

— У тебя найдутся перчатки? Давай, подправлю коровьи загоны.

Мы пошли на гумно, он взялся за инструменты, и все утро мы ремонтировали стойла, меняли доски, вместе отдыхали, делали всякую всячину и без конца разговаривали. Если нужно было просто отойти, чтоб пописать, мы веселились до упаду. Потом приготовила ему серьезный обед, накормила, обняла и прогнала восвояси. Он пытался уволочь меня в спальню, но я не далась, а не то он целый месяц злился бы на себя и ни разу меня не навестил бы. А так он окажется тут как тут через пару дней, если только дела позволят. Ему же лучше. Сложный он парень, но я его долго узнавала, изучила все его повадки. С того лета, когда мы зачали Джимми, у нас было много хорошего, гораздо больше, чем плохого. Далекое лето, прекрасное лето.

Через три дня, обливаясь потом, я возилась в курятнике. Гид приехал около полудня. Я обтерла лицо и повела его в дом.

В середине июня человек с окраин Вернона предложил мне люцерну. Цена была приемлемой, да и не покупала ее вот уже три года. Заказала ему десять тонн. Он обещал приехать на следующий день.

Часа в три дня, надев комбинезон, собралась чистить сеновал. Не хотела, чтобы там возились мужички, которые приедут с люцерной. День был очень жарким. Отвернула кран над корытом, сполоснула лицо и вдоволь напилась. Работать на сеновале в такую погоду — все равно что в духовке.

Распахнув двери с обоих концов, чтобы хоть как-то проветривалось, поняла, что работы невпроворот. С тех самых пор, как папа построил гумно, здесь никто не наводил порядка. Слой сенной трухи и старого ненужного барахла, которое оставлял папа, а я не убирала, достигал голени. Какие-то куски проволоки, обломки вил, ржавые ведра. Старое сухое сено — самое подходящее место для разнообразных гнезд: мышиных, крысиных, совиных, кошачьих. Похоже, что тут еще гнездились когда-то опоссумы и скунсы, если только скунсы умеют лазить по стенам. А уж старую толстую мамашу-опоссума встречала здесь много раз зимами. Она дремала, зарывшись и угревшись в сене.

Вычистив наконец восточную сторону, принялась за северный угол. Вдруг грабли звякнули обо что-то стеклянное, и — что бы вы думали? — я выудила старинную папину бутылку виски с ручкой. У меня аж помутилось в голове. Сколько же она тут провалялась! Она была плотно заткнута пробкой, и внутри плескалась жидкость. Когда-то папа упрятал бутылку в этот угол, и никто с тех пор к ней не прикасался.

Положила грабли и уселась с бутылкой на кипу старого сена. И странно, мне стало казаться, что папа — здесь, он возник из небытия, и меня затрясло мелкой дрожью. Эта бутылка. Папина борода, нахлобученная на глаза шляпа. Я вытащила пробку и поднесла горлышко к носу. Резкие пары виски ударили в нос так, что я прослезилась. Его глаза, брови, сухие руки с желтыми ногтями, его два обломанных зуба и седые волосы, торчащие из-под шляпы возле ушей. Запах виски — его запах. Не помню, чтобы от него когда-нибудь не пахло виски. Эдди и Уорт в тот вечер принесли его из коптильни и даже не стянули с него сапоги. Потом их снял Гид.

Пыльная бутылка из толстого коричневого стекла. Пробка цела, внутрь пыль не проникла. Стоит чуть-чуть выпить, и язык в секунду онемеет. Дважды папа заставлял меня пить виски, и оба раза напиток обжигал мне горло. Однажды, когда была совсем малышкой, трех-четырех лет, к нам приехал тогда еще маленький Джонни с отцом. Мужчины пили. Вдруг что-то им взбрело в голову, они схватили нас, детей, и заставили отпить по глотку из жестяной кружки. Мы заревели, а потом убежали в свинарник. Так мы с Джонни стали друзьями. Вечером папа посадил меня на колени и стал подначивать. «Тебе понравилось виски? — говорил он. — Хочешь еще? Дам, если хочешь». Мама уже спала. Я крепко обняла его за шею, чтобы он больше не заставлял меня пить.