Филип Рот - Операция «Шейлок». Признание

— Да?

Тут Девора вышла вперед, чтобы поздороваться со мной, и заговорила так, словно произносила речь перед большой аудиторией:

— На уроках английского языка наша группа старшеклассников нашла ваши рассказы очень провокативными. Мы прочли «Эли-изувер» и «Ревнитель веры». Оба наталкивают на вопросы о том, в каком состоянии находятся американские евреи. Мы хотим спросить, не могли бы вы приехать к нам? Вот письмо от нашей учительницы.

— Я сейчас очень тороплюсь, — сказал я, взяв у нее протянутый конверт и заметив, что в графе «адрес» что-то написано на иврите. — Я прочту письмо и отвечу, как только смогу.

— На прошлой неделе наш класс послал вам письмо в отель — все ученики написали, каждый ученик, — сказала Девора. — Когда мы не получили ответа, класс проголосовал за то, чтобы мы с Талем приехали на автобусе и сделали вам предложение лично. Мы будем очень рады, если вы примете предложение нашего класса.

— Я так и не получил письмо от вашего класса. — Еще бы, все письма получил он. Ну конечно же! Интересно, что могло удержать его от поездки в школу и ответов на вопросы о его провокативных рассказах? У него, что, других дел невпроворот? Я ужаснулся, подумав о приглашениях выступить, которые он здесь получил и принял, если предложение из школы он счел пустяком и поленился даже ответить на него отказом. Школьники просто не в его стиле. Со школьников нечего взять — ни тебе заголовков в прессе, ни денег. Школьников он оставил мне. Я отчетливо услышал, как он меня успокаивает: «Я бы не осмелился говорить о литературе. Я слишком уважаю вас как писателя». А мне потребовалось время, чтобы успокоиться, когда я представил, как он получает и вскрывает письма, которые их отправители, как им казалось, писали мне.

— Прежде всего, — говорил Таль, — нам хотелось бы узнать, как вы сами живете в Америке, будучи евреем, и как вы урегулировали конфликты, которые описаны в ваших рассказах. Что сейчас с «американской мечтой»? По рассказу «Эли-изувер» кажется, будто единственный способ быть евреем в Америке — это быть фанатиком. Согласитесь ли вы, что это действительно единственный способ? А если совершить алию? В Израиле, в нашем обществе, негативно относятся к религиозным фанатикам. Вы пишете о страданиях…

Девора подметила, что я нетерпеливо жду, пока Таль закончит допрашивать меня посреди холла, и прервала его — тихим, прелестнейшим голоском проговорила на своем английском, несколько далеком от совершенства:

— У нас красивая школа, около озера Киннерет, много деревьев, трав и цветов. Очень красивое место под Голанскими высотами. Такое красивое, что оно считается Раем. Мне кажется, вам там понравится.

— Нас поразил, — продолжал Таль, — красивый литературный стиль, которым вы пишете, и, однако, не все проблемы нашли свое решение в наших умах. Конфликт между еврейской идентичностью и принадлежностью к гражданам другого государства, ситуация на Западном берегу и в секторе Газа, проблема двойной лояльности, как в деле Полларда, и ее влияние на американскую еврейскую общину…

Я вскинул руку, чтобы остановить поток его слов:

— Я польщен, что вам это интересно. Сейчас мне нужно попасть в другое место. Я напишу вашей учительнице.

Но мальчик приехал в Иерусалим из долины Иордана первым автобусом, он нервно дожидался в холле, пока я проснусь и начну свой день, и набрался такой решимости, что пока не был готов отступиться.

— Что стоит на первом месте, — спросил он, — гражданство или еврейская идентичность? Расскажите нам о своем кризисе идентичности.

— Только не сейчас.

— В Израиле, — сказал он, — многие молодые люди испытывают кризис идентичности и становятся хозер би-тшува [59] Так называют еврея, который прежде не соблюдал заповеди, а затем пришел к религиозному образу жизни. , не зная, во что ввязываются…

Пока я пытался вырваться и уйти, за всем этим, сидя на диване в десятке метров от меня, наблюдал довольно суровый на вид неулыбчивый мужчина, одетый весьма элегантно — и нетипично для этой страны (в темный двубортный костюм с галстуком). На коленях он держал портфель. Мужчина встал, подошел, сказал несколько слов Деворе и Талю. Меня удивило, что заговорил он на иврите. По внешности, как и по одежде я принял бы его за уроженца Северной Европы: немца, голландца или датчанина. С подростками он заговорил тихо, но очень властно, а когда Таль резко ответил на иврите, он, не дрогнув, выслушал речь мальчика до конца и только после этого повернул ко мне свое чеканное, стальное лицо, чтобы сказать по-английски с британским выговором: