Филип Рот - Операция «Шейлок». Признание

И я согласился. Когда мы разговаривали за обедом, я согласился. Он приедет жить ко мне в Коннектикут, поселится в сарае. Я сказал ему, что отделаю для него просторную новую комнату в сарае, который все равно пустует, отделаю комнату с потолочным окном, кроватью и побеленными стенами, где он сможет жить в безопасности, писать свои пейзажи и больше никогда не опасаться, что во сне его съедят заживо.

На том конце провода он обливался благодарными слезами, напоминая мне про все, что я обещал ему только вчера… И как я мог ему сказать, что это был не я? И так ли уж я был уверен, что это сделал Пипик? Не может быть! Скорее всего, Аптер просто мечтал вслух, переволновавшись из-за арабского восстания; скорее всего, беспомощная, искалеченная, согнутая в три погибели душа, так и не сумевшая освободиться из тисков страшного прошлого, впала в истерическое состояние, свойственное человеку, который и в спокойные времена живет в ожидании, что его казнят с минуты на минуту. Скорее всего, в этом и есть Аптер — в жажде безопасности и покоя, которых ему уже никогда не обрести, в тоске по утраченной семье и украденной жизни; скорее всего, это лишь оторванная от реальности истерия человечка с гладким личиком, который заперт в темнице собственных страхов, человечка, чье существование стремится к нулю; скорее всего, это просто навеяно отшельничеством, тоской и страхом — ибо, если причина другая и это Пипик вновь взялся за работу, притворившись мной, если причина не в том, что Аптер либо сорвался с утлого якоря, который связывал его с жизнью, и отдался фантастическому бреду, либо просто-напросто беззастенчиво врет — так сказать, Аптер подделывается под Аптера, чтобы я растревожился, уяснив, какой это невыносимый бред — жить в шкуре Аптера… итак, если не в этом причина, а все-таки Пипик умышленно разыскал его, повел в ресторан и принялся таким вот образом забавляться разбитой жизнью Аптера, — то в таком случае я ничего не преувеличиваю, в таком случае я борюсь с замыслом, в равной мере дьявольским и непостижимым, я схватился с тем, кто носит мою маску, кто вообще не человек, кто ради своих иллюзионистских фокусов готов на все. Интересно, что Пипик презирает сильнее — реальность или меня?

— Я не буду маленьким мальчиком — не волнуйся, кузен Филип. Просто буду жить в этом сарае, вот и все.

— Да, — сказал я, — да. — Ничего другого я не смог выговорить.

— Я не причиню беспокойства. Никому не причиню, — заверял меня Аптер. — Буду писать картины. Американские поля и леса. Каменные стены, о которых ты мне рассказывал. Высокие клены. Пейзажи с сараями и с речными берегами.

Он не унимался, и все бремя его жизни куда-то исчезло, когда он в свои пятьдесят четыре года дал полную волю своей нескрываемой жажде и сочиненной ею сказке об идеальном убежище. Я хотел было спросить: «Это было взаправду, Аптер? Он угостил тебя обедом и рассказал тебе про каменные стены? Или из-за этих арабских мятежей ты настолько перепугался, что все это выдумываешь, сознательно или невольно?» Но пока Аптер все глубже погружался в грезы о жизни, которую не омрачит зловещая тень, я услышал собственный голос, спрашивающий у Пипика: «Неужели ты действительно так с ним поступил? Неужели ты действительно разбудил в гонимом существе, которое еле сохраняет душевное равновесие, это прекрасное видение американского Ган Эден [58] Ган Эден — буквально «сад блаженства» ( иврит ), Эдемский сад. , в котором он укроется от своего гибельного, оглушающего прошлого? Отвечай, Пипик!» И Пипик ответил немедля: «Я не смог удержаться, не смог поступить иначе — ни как диаспорист, ни как человек. Каждое слово из его уст сочилось страхом. Как я мог отказать ему в том, чего он жаждет всю жизнь? Чего вдруг вы так возмущаетесь? Что такого ужасного я сделал? Не больше, чем любой еврей сделал бы для своего перепуганного родственника, попавшего в беду». — «Значит, теперь ты еще и моя совесть? — заорал я. — Ты, ты будешь меня учить порядочности, ответственности и нравственному долгу? Неужели не осталось ничего, чего бы ты не замарал своим языком? Мне нужен серьезный ответ! Неужели не осталось ничего, чего бы ты не испоганил? Неужели нет никого, кому ты не стал бы морочить голову? Что за радость вселять ложные надежды и сеять всю эту неразбериху?»

Мне нужен серьезный ответ. От Мойше Пипика. Ага, а следующий пункт в списке — может быть, тебе нужны на земле мир, в человеках благоволение? Мне нужен серьезный ответ… а кому он не нужен, собственно?