Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

– Сколько они там прожили? – спросил Арт.

– Почти десять лет. Переехали туда с материка, чтобы открыть на острове аптеку. Буббе Лия попала в Нью-Йорк в тысяча девятьсот тринадцатом. Она нам рассказывала такие диковинные истории про этот остров!

– Опять забыл, сколько ей было?

– Когда они эмигрировали? Семнадцать. Ты бы мог с ней по-русски общаться.

– А ты хоть знаешь, где они жили? – спросил Арт, игнорируя слова жены о своем родном языке.

– Только название улицы. Там была крошечная еврейская община, всего пятнадцать семей, – ответила Айлин и передала ему в руки пустую кружку, прося особенным, присущим ей, мановением шеи и головы, чтобы он спустился в буфет и принес еще чаю.

– Да, я знаю – не класть пакетик в кружку. Ты сама положишь, – комедийно произнес Арт.

Они были не самой обычной парой – старший сын советских иммигрантов-технарей и старшая дочь хиппаря, который в 1960-е руководил студенческими протестами в Дрейковском университете, потом выучился на раввина, вернулся в Айову и стал духовным наставником пестрой конгрегации в университетском городке посреди прерий и кукурузных полей. Сам Арт хоть и сделал обрезание через пять лет после приезда в Америку, но при этом сторонился внешних проявлений еврейства, и это было не только печатью его советского прошлого.

Когда-то, еще в ленинградской жизни, Арт звался Артемом, а мама называла его Тема или Темочка. Дочь смоленского еврея и русской крестьянки из Псковской губернии, она тянулась к своей русской половинке, хоть сама вышла за еврея, сокурсника по Лесотехнической академии. Она сердцем любила и хранила те деревенские воспоминания и традиции, которые в детстве унаследовала от матери и ее деревенской родни.

«Айли-Лили» было изобретением Арта, прозвищем с корнями в городе Индианаполис. Родители Арта, инженеры-химики, до отказа работали в ленинградских научно-исследовательских институтах. А вот в компании «Илай Лилли» в Индианаполисе они получили свою первую американскую работу. Кроме «Айли-Лили», Арт иногда называл свою жену просто «Айлз», имея в виду «Бритиш айлз» – Британские острова. На бирже он покупал и продавал сырье и полезные ископаемые, а для удовольствия перелицовывал старые шутки, и Айлин со временем научилась выносить не только его жизнь трейдера, но и его утомительные каламбуры. «I lean, you lean, we all lean», – твердил Арт, когда они занимались любовью – в том смысле, что «я лежу, ты лежишь, мы…». Это было для него естественным оживлением омертвелой шутки из чеховского рассказа («яидупоковрутыидешь…» и т. д.). Он многое успел переделать за двадцать с хвостиком лет американской жизни, включая собственное имя. «Арт – это что, сокращенное Артур?» – спрашивали его. «Арт – это просто art», – отвечал он. Но, перелицевав собственное «я», Арт почему-то не желал расстаться с другими атрибутами детства и юности, среди которых были русские бранные слова и выражения, которые он любил переводить на английский и употреблять в приличном обществе. Мать Айлин всякий раз вздрагивала и закатывала глаза, когда он на семейных сборищах нарочно употреблял русский мат в английском переводе. И только отец Айлин с радостью взирал на своего русского зятя, пряча лучезарную улыбку в рыжей авраамовой бороде.

Арту было под сорок, а Айлин тем летом – летом ее беременности – исполнилось тридцать пять. Они познакомились в Нью-Йорке, где Айлин преподавала общественные науки в дорогой частной школе. Через год после свадьбы они купили и отремонтированный тюдоровский особняк в городке Мэйплвуд в Нью-Джерси. Особняк был расположен рядом с Мейн-стрит, в двух шагах от игрушечной железнодорожной станции и роскошного книжного магазина, которым их городок славился на всю округу. Нельзя сказать, что юношей-иммигрантом Арт мечтал о карьере трейдера, пусть даже преуспевающего, но жизнь сама всем распорядилась. В отличие от многих нью-йоркцев его возраста и советского происхождения, Арт не культивировал свою русскость и женился на урожденной американке, пусть и с российскими корнями. По-русски он говорил в основном с отцом, и ему не раз приходилось слышать от тех эмигрантов, которые Chemical Bank называют «Химическим банком», что у него заметный американский акцент, ну если не акцент, то уж точно какая-то нерусская интонация. У него не было ни малейшего желания возить Айлин в Россию или обучать ее азам родного языка. Это все было за кормой. «Я уже не живу той жизнью», – считал Арт. Багаж иммигранта остался там, где ему самое место, – в багажном отделении прошлого.