Максим Шраер - Исчезновение Залмана [litres]

– Павлик, я серьезно. Она думает, что уже три месяца. Что мне делать? – у Феди был перепуганный вид, он нервно теребил молнию на куртке короткими красными пальцами.

– Зайди, не стой в дверях, – Павлик повел Федю по коридору в длинную комнату-пенал. – Ну, беременна, прекрасно. Поздравляю! Назовете сына Павлом. Ты есть будешь?

– Что? Да нет, я не голоден. Что она думала? А мне теперь выкручиваться!

– Да не надо тебе выкручиваться. Ну, поженитесь чуть-чуть пораньше, что тут такого? – в голосе Павлика было странное облегчение от того, что месяцы бессмысленной любви и тяжкого рыцарства теперь позади.

– Поженимся? Ты шутишь, да? – Федя вскочил с дивана. – Как я на ней женюсь? И что мы будем делать – поженимся и родим ребенка? Молодая советская семья? Ты, наверно, совсем обалдел. А как же университет, аспирантура? У меня большие планы на будущее – у нас ведь у всех большие планы. Ты чего, Павлик? Пав…

Правой рукой Павлик Лидин схватил ворот Фединой голубой сорочки в светлую полоску, стягивая узел на горле.

– Убирайся из моего дома, пока я тебе морду на жопу не натянул. – Багровея, Павлик поволок Федю по коридору коммуналки.

– Павлик, погоди, ты меня недопонял. Мы же друзья, мы же честны друг с другом. Не надо…

– Чтоб я тебя больше никогда не видел, мразь. – Павлик вышвырнул Федю на лестницу и остервенело захлопнул дверь.

Он закрылся в туалете и долго сидел там, куря папиросы, которые прятал от мамы в щели за ржавой трубой. Потом надел пальто, перелицованное из старой отцовской черной шинели, и выбежал из дома. Павлик дотемна бродил по улицам, вдыхая гарь и разные другие запахи весенней Москвы и стараясь успокоиться. Когда он вернулся домой, Алена сидела у него на постели и пила чай из граненого стакана в серебряном дедовском подстаканнике. Рядом с ней на постели сидела мама Павлика в темно-зеленом платье с брошью на полной груди. Обняв Алену одной рукой, она неспешно поглаживала ее затылок и плечи.

– Бедная моя девочка, – тихо приговаривала Ида Рувимовна, – все образуется, вот увидишь.

Все это случилось, когда Аленина мать была на гастролях с труппой своего театра. Мама Павлика, вдруг переменившаяся к Алене, помогла ей сделать аборт у надомника. Все остальное было логическим продолжением случившегося. Алена провалилась на выпускных экзаменах и в тот год не получила аттестат. Павлик подал на физфак МГУ, но не поступил – на дворе был 1950-й. Потом он пять лет проучился в Автодорожном институте, пополнив ряды советских еврейских юношей-идеалистов, сделавшихся инженерами по необходимости. По нескольку раз в неделю он ночами разгружал вагоны, чтобы кормить себя и Алену, на которой женился. Они были бездетны – еще одно последствие ее подпольного аборта. Еще одно, потому что Алена так и не оправилась от душевного потрясения, которое испытала той последней школьной весной.

Федя Шток постепенно протиснулся, проник, проскользнул обратно в жизнь Павлика и Алены. Он закончил университет, стал этнографом, женился поздно, уже защитив кандидатскую. Его жена, бывшая одноклассница Алены, была дочерью генерал-полковника авиации…

Павел Лидин вспомнил и будто заново пережил все это в такси той апрельской московской ночью, сидя с закрытыми глазами на заднем сиденье и согревая бескровно-белые руки спящей жены.

В июле Павел с Аленой, как обычно, уехали на полтора месяца в Палангу. Федя Шток сначала отправил жену и сына в Гагры, а потом еще месяц отдыхал с ними в Юрмале. Рассказ Павла о послевоенном летнем лагере и рыбалке был бы давно позабыт – как и все предыдущие истории с участием Павла, – если бы не сын Феди Кирилл. Он тормошил скептика-отца расспросами. Шток отмахивался, как мог, твердо решив, что любые объяснения могут оказаться вредными для его любопытного сына. Кирилл упорствовал с детской преданностью ярким воспоминаниям.

– Пап, ну давай хоть съездим на то озеро, про которое дядя Павлик рассказывал. Может, там действительно есть эти пещеры под берегом? Может, дядя Павлик не шутил, что вы ловили рыб руками? Пап, ну, пап! Пожалуйста, давай съездим!

Шток обдумал просьбу сына и согласился съездить на озеро по приезде в Москву – в один из первых выходных, втайне надеясь, что до конца лета Кирилл все-таки позабудет об обещанном. Но Кирилл не забыл. Поэтому Штоку пришлось позвонить Павлу Лидину через несколько дней после приезда из Юрмалы.

Павел к тому времени уже вернулся в Москву из Прибалтики. Звонок Феди Штока удивил и взволновал его. «А вдруг там вся рыба перевелась? Что тогда? Федя опять будет издеваться. Но ведь не я же ему позвонил, а он мне. Значит, ему самому любопытно. А может, там до сих пор много рыбы, тогда я смогу что-нибудь поймать», – думал Павел.