Марина Шиндяпина - Комната с видом на звезды

Я не могла понять, правда ли Креза так думает, или в нем говорит злость.

— Господи, да он же не виноват в их смерти! — проговорила я.

— Ты не знаешь его так, как я, — покачал головой Освальд Павлович. — Он холодный, бесчувственный и равнодушный человек. Всегда был таким. На похоронах брата он не проронил и слезинки. Как будто ничего не случилось… Он даже фамилию себе сменил! Взял фамилию своей матери, которую никогда не знал…

— Он же просто ребенок, — заметила я. — Вы были с ним слишком строги!

Креза обратил ко мне свой воспаленный, озлобленный взгляд.

— Ты будешь говорить мне, как вести себя, девочка? — поинтересовался он. — Я был его отцом и воспитывал так, как считал нужным. Его дело — помогать мне во всем, учитывая ситуацию, в которой мы оказались. А он даже не пытался нормально поговорить со мной хотя бы раз в жизни.

— Может, для подобных разговоров нужно было доверие? — поинтересовалась я не без сарказма. — Может, один из вас должен был предусмотреть это?

Освальд Павлович вздохнул и будто немного успокоился.

— Похоже, я остался на темной стороне луны, — усмехнулся он. — Тебе легко говорить, ты не была на моем месте, и не дай Бог такому произойти. Но ты должна понять меня, Кристина. Я делал то, что считал нужным.

На долгие минуты комната замерла в молчании, и мы, ее скромные гости, тонули в лунном свете. Мой взгляд бродил по предметам и заботился лишь о том, чтобы не столкнуться со взглядом Освальда Павловича. Боль. Вот чем все затянулось здесь, болью. А я не знала, как снять ее, не разрушив той скрытой от взора стены разногласий, стоящей между отцом и сыном. И вновь, единственное, что можно было сделать сейчас, это уйти.

Дверь едва слышно скрипнула за моей спиной, и лавка погрузилась в сон.

Потекли долгие осенние дни, которые все чаще приносили с севера туман и дождь. По утрам жители нашего городка надевали кожаные куртки и плащи, прячась в них, точно во вторую кожу. Стараниями заботливых мам встречные дети были укутаны в шарфы и шапки. Машины прокладывали грязные колеи во дворе, и голуби, до этого прыгающие вдоль бордюров, теперь жались под крышами домов.

Бабушка лежала в больнице уже две недели. Я навещала ее почти каждый день, мы болтали, и она постепенно шла на поправку. Иногда со мной приходила Настя. Моя бабушка ей очень понравилась, и это оказалось взаимным. Максим тоже бывал здесь несколько раз. У них с Дашей вроде бы постепенно завязывались отношения. Я ничего не спрашивала, только шутила, если он вдруг сам заговаривал об этом, и в целом делала вид, что мне все равно. Кажется, со стороны это выглядело именно так и не вызывало сомнений у Давыдова.

По поводу того вечера в парке мы не сказали друг другу ни слова. Я не знаю, о чем думал мой друг. Похоже, он поставил точку в нашей истории. Не буду скрывать, мне было жаль нашей дружбы, но так лучше для него и для нас обоих.

Мы стали видеться гораздо реже. Стоит ли говорить о том, что у нас больше не было никаких встреч и вечерних прогулок. Максим подрабатывал санитаром на скорой помощи и брал в среднем по две ночи на неделе. Порой, встречая его в коридоре института, я по одному взгляду понимала, что ночка снова выдалась суматошной. Максим как-то рассказывал, что иногда им не удается уснуть и на пару часов, так много работы. А я продолжала пропадать за книгами, изучая эти космические объемы, которыми нас загружали, поэтому времени особо не было. За эти две недели пару раз я встретила Юрия Витальевича, который здоровался со мной хмурым взглядом и спешил уйти.

Сегодня с утра по расписанию снова были две лекции по анатомии. Константин Александрович, одев поверх своего строгого костюма белый халат, поднялся за кафедру. Он махнул рукой, и все студенты присели. Проектор уже работал, Одинцову оставалось лишь открыть свою лекцию с флешки.

— Доктора! — произнес он. — Надеюсь, среди вас нет таких, кто не слышал историю о Дедале и Икаре?

Все загудели, давая понять, что, конечно же, они о ней слышали. Наш староста Паша даже принялся растолковывать сидящему рядом парню суть мифа, и его щечки забавно подрагивали при этом.

— Замечательно, полагаю, конец вам известен? — продолжал Константин Александрович. — Старая притча о том, как человек полетел к солнцу, и любопытство сгубило его. Людям не дано летать, как и не дано все знать. Всегда помните об этом, когда хотите подобраться к солнцу слишком близко.

Все умолкли, врасплох застигнутые этими словами профессора. Сам Одинцов, опираясь руками о поверхность кафедры, оглядывал зал. Когда наши взгляды встретились, мне показалось, что он едва заметно кивнул. Сразу после этого, как ни в чем не бывало, он открыл презентацию и объявил тему занятия. Это было строение мышечной ткани.