Николай Чергинец - А он не вернулся из боя

Привезли меня к себе в кишлак, жители которого признали государственную власть. Они готовились доставить меня к нашим, но утром одного из дней в кишлак нагрянула большая банда. Сын хозяина предложил мне прикинуться глухим и немым, а так как он слышал, как я в бреду бормотал что-то по-английски, то старался, чтобы «духи» посчитали меня англичанином. Хозяева дома и сельский доктор сказали, что обнаружили в горах раненого, который что-то говорил по-английски. Поэтому они забрали меня, перевязали и ждали случая передать меня душманам. Эта легенда и спасла мне жизнь. Иначе чего им возиться с ни на что не способным шурави, тратить на него медикаменты.

Забрала меня банда и привезла в Пакистан. Наверное, рассчитывали получить за спасенного англичанина хороший бакшиш. Даже лекарств дали. Мне повезло, вез меня на своей арбе представитель племени мохманд. Это племя живет по обе стороны границы Афганистана и Пакистана. Дорога длинная, добирались до Пакистана четыре дня.

Забрал меня с собой небольшой отряд, человек двадцать пять в нем. Были и люди из этого племени мохманд.

Мой возница по дороге рассказывал, что на границе с Пакистаном проживает много племен, большинство из них под воздействием Пакистана и контрреволюционных партий относятся к правительству Афганистана плохо, а вот его племя к госвласти относится достаточно положительно. Разговаривал он со мной на плохом русском, но считал меня англичанином. Даже пытался убедить меня не относиться враждебно к шурави. Рассказывал, что Советская Армия помогает Афганистану: строит школы, больницы, жилые дома, доставляет продовольствие и горюче-смазочные материалы. О правительстве Афганистана отзывался по-разному, но, надо сказать, правдиво.

Два дня назад прибыли мы сюда, и, честно говоря, я и не знаю, что здесь: город или кишлак. И вот при осмотре врачи и обнаружили мой личный знак, который свидетельствует, что я — военнослужащий Вооруженных Сил Советского Союза. Я прикинулся, что без памяти, потом дал им понять, что я рядовой, и все.

Бровиков замолчал, а затем попросил воды. Сделав несколько глотков, сказал:

— Ну а сейчас, ребята, расскажите-ка мне все, что знаете. Где мы? Кто здесь еще есть? В общем, поделитесь информацией.

Вера Федоровна, пока добиралась домой, и в троллейбусе, и когда шла пешком, так и не успокоилась. Ее мысли все время возвращались к самозванцу, который представился ей как герой, участник войны в Афганистане. Ребята вовремя изобличили этого «афганца».

«Подонок! — думала она. — Сколько людей обманул…» И вдруг начала размышлять о другом: «Надо отметить, что народ очень хорошо относится к нашим детям, которые там, в Афганистане. Дай бы бог, чтобы общество также отнеслось к нашим ребятам, когда они вернутся домой! Чтобы не обижали парней. Но есть же у нас и те, кто увернулся от поездки туда, на войну. И ведь будут сейчас скрывать от людей свою трусость и оправдывать ее тем, что нечего было ехать в Афганистан и что они, наоборот, герои, пошли против правительства и не поехали. Хотя есть же среди этих трусов и те, кто получил уже должности и звания, учится в вузах, и когда-нибудь они начнут издеваться над теми, кто честно исполнял интернациональный долг и, не боясь смерти, выполнял приказ Родины».

Вера Федоровна так задумалась, что, только буквально уткнувшись в дверь подъезда, в двух шагах от себя увидела маму и жену Андрея Бровикова:

— Здравствуйте, мои дорогие! Вы ко мне?

— Да, родная, к вам, — ответила Анна Степановна и, вдруг обняв Таню за плечи, дрожащим голосом чуть ли не по слогам произнесла: — Наш Андрюша пропал в бою без вести!

— Как — пропал? Он же командир роты, вокруг него столько людей!

Вера Федоровна распахнула дверь в подъезд и решительно сказала:

— Девочки, заходите, поговорим у меня дома.

Когда они оказались в квартире, Вера Федоровна не позволила им разуться и буквально подтолкнула их в зал:

— Садитесь, я поставлю чай, затем спокойно поговорим. Здесь не исключена ошибка, поспешность в информации, да, может, он уже нашелся! Садитесь, я сейчас.

Коблик как более опытная в таких ситуациях, тем более что к ней все чаще стали обращаться и другие матери «афганцев», когда у них случалось горе или в тревожную минуту, постаралась не суетиться и не торопиться читать письмо, а выслушать наболевшее на душе. Она направилась на кухню, быстро приготовила чай, поставила на поднос фарфоровый чайник с кипятком, поменьше — с заваркой, небольшую тарелочку с печеньем и появилась в зале. Поставила все это на стол и сказала: