Мо Янь - Сорок одна хлопушка

Мы вышагивали по улице Ханьлинь, отец держал сестрёнку за правую руку, я — за левую, а мать держала за левую руку меня. В таком составе наша семья появилась на улице в первый и последний раз. Я испытывал что-то вроде гордости и счастья. Сестрёнка пребывала в радостном настроении. Отец был немного не в себе. Мать вела себя непринуждённо. На улице некоторые с нами здоровались, отец послушно отвечал, мать живо откликалась. Когда мы свернули в широкий переулок, ведущий к мосту Ханьлинь, где стоял дом Лао Ланя, отец стал ещё больше сам не свой. В этом переулке фонари тоже освещали чёрные лакированные ворота домов по обеим сторонам дороги, обклеенные ярко-красными парными надписями дуаньлянь. Вдалеке десяток фонарей на мосту Ханьлинь очерчивают его силуэт. На противоположном берегу реки, где расположена администрация городка, ещё светлее.

Я понимал, что отец в глубине души испугался этого света фонарей. Он надеялся, что в переулке царит непроглядная тьма, которая скроет нас четверых, что так мы и выполним задачу поздравить Лао Ланя с Новым годом, и никто нас не увидит. Было ясно, что мать про себя, наоборот, хотела, чтобы все увидели, как мы пришли поздравить Лао Ланя с Новым годом, что мы уже установили с ним близкие дружеские отношения, а это показывает, что её муж, мой отец, уже встал на праведный путь и из неправильно живущего повесы стал хорошим мужем и отцом. Я знал, что тогда в деревне многие сплетничали о том, что произошло в нашей семье, и восхищались матерью. Мол, Ян Юйчжэнь — женщина не простая, умеет переносить трудности, терпеливая, дальновидная, разбирается, что к чему, человек зубастый и безжалостный. Ещё я знаю, говорили, что, мол, вот увидите, скоро её семья заживёт хорошо.

Ворота в дом Лао Ланя ничем не выделялись, такие же, как у соседей, даже чуть поскромнее. Но повнушительнее, чем наши. Стоя на крыльце перед воротами, мы постучали кольцом. Раздался лай овчарок — негромкий, но грозный. Сестрёнка крепко уткнулась мне в грудь. Я успокаивал её:

— Не бойся, Цзяоцзяо, у них собаки не кусаются.

Мать постучала ещё, но было слышно лишь собак, никто не отвечал.

— Может, вернёмся, — негромко проговорил отец, — они необязательно дома.

— Ну кто-то должен остаться смотреть за воротами? — возразила мать.

Она упрямо стучала кольцом, не сильно и не слабо, не быстро и не медленно. Казалось, если не выйдут открыть, она так и будет стучать и стучать.

Усилия матери, наконец, увенчались успехом: сперва среди собачьего лая мы услышали, как открылась дверь дома, следом звонкий девичий голос обратился к собакам:

— Хватит лаять! — Потом стали приближаться шаги. За воротами нетерпеливо спросили:

— Ну кто там?

— Мы, — ответила мать. — Это ты, Тяньгуа? Я — Ян Юйчжэнь, мать Сяотуна, пришла поздравить вас с Новым годом.

— Ян Юйчжэнь? — с сомнением переспросила девушка за воротами.

Мать ткнула меня, чтобы я подал голос. Я знал, что эта Тяньгуа — единственная дочка Лао Ланя, она уже большая, её мать вполне могла родить второго ребёнка, но так и не родила. До меня доносились смутные слухи о том, что жена Лао Ланя больна и давно не выходит из дома. Я был знаком с этой Тяньгуа: светлые волосы, две полоски жёлтых соплей, ещё бóльшая неряха, чем я, она не шла ни в какое сравнение с моей сестрёнкой и ничуть мне не нравилась. И чего мать хочет, чтобы я подал голос? Неужели у меня авторитет больше, чем у неё? Но я сказал:

— Тяньгуа, открой, это я, Ло Сяотун.

Из приоткрывшихся ворот показалась голова Тяньгуа Я обратил внимание, что жёлтых соплей уже нет и что на ней красивая куртка в цветочек. Волосы вроде бы тоже не были такими светлыми и неубранными. В общем, она выглядела значительно красивее той девочки, что мне запомнилась. Прищурившись, она смерила меня очень странным взглядом. Рыжие волосы и прищуренные глаза заставили вспомнить недавно виденных лисиц (опять лисицы, прошу покорно извинить, мудрейший, не хотел вновь упоминать о них, но они постоянно находят меня), ту партию лис, которых только что стали разводить как ставших редкими животных и которые стали быстро размножаться. Впоследствии большую часть их продать не удалось и оставалось лишь сдать по дешёвке мясникам нашей деревни, которые их забивали и продавали, смешивая их мясо с собачатиной. Забивая лисиц, наши мясники не забывали впрыскивать в их мясо воду, хотя делать это было значительно труднее, чем в случае с говядиной и свининой — такие они изворотливые и хитрые. Как раз в тот момент, когда я думал о впрыскивании воды в лисье мясо, светловолосая Тяньгуа проговорила: